Лика, больше не сомневаясь, решительно поднялась из-за стола и улеглась на землю. Короткая трава колола шею, и она повозилась, устраиваясь поудобнее. Взглянула на эльфа.

— Так?

Тот улыбнулся.

— Расслабься, ребёнок. Это не страшно. Смотри на небо, слушай птиц, ни о чём не думай.

По яркому синему небу медленно проплывали лёгкие белые облачка. Пара орлов кружила в медленном танце. Шептала в саду листва, переговаривались мелкие пичуги. Она не заметила, как Лейоран оказался рядом, и его ладони легонько сжали её виски. Глаза закрылись сами собой. Кайдо на лавке подобрался, внимательно следя за ними, но не сделал попытки вмешаться.

Даже с закрытыми глазами она продолжала видеть небо. Только теперь она была орлом и летела куда-то в безбрежной синеве. А потом полёт превратился в падение. Она больше не была птицей, и падать было не страшно. Она видела знакомых и незнакомых людей, картинки из прошлого мелькали и менялись как в калейдоскопе. Эльфы Даноаля, жители Первых Холмов, Кайдо — такой, как сейчас, и такой, каким она запомнила его, впервые увидав в детстве. Зачарованная пещера, озеро, лесной дом, деревенская площадь, холодный и тёмный лес, тёплые руки обнимающие её. Падение становилось быстрее, образы мелькали на грани восприятия, сливаясь в единый водоворот цветов и звуков.

И вдруг падение закончилось. Резко. У Лики даже голова закружилась. Впрочем, кружиться она могла и по другой причине, странно было ощущать себя в двух местах одновременно — бестелесным призраком, наблюдающим за всем с высоты, и маленькой девочкой лет примерно трёх, с громким плачем бегущей по цветущему весеннему саду. Сад ни капельки не походил на эльфийский — ровные дорожки, подстриженные кусты, идеальные ряды деревьев, разноцветные клумбы, фонтаны, беседки и мраморные статуи. Девочка на окружающие её красоты не обращала никакого внимания. Она споткнулась, упала, ободрав колени, и заревела ещё громче. Лика явственно ощущала, как горят ссадины, а по щекам катятся слёзы.

«Рей — дурак! Всё маме скажу».

Мягкие руки подняли её с земли, отряхнули платьице. Но круглолицая женщина в коричневом платье — не мама.

— Госпожа Аларика, где ж вы бегаете-то? Хозяйка вас уже обыскалась. А вы, молодой господин, зачем сестру дразните? Всё вашей матушке расскажу, — а это она уже обращается к показавшемуся на дорожке мальчишке лет десяти — с растрёпанными черными волосами и хитрющими синими глазами.

— Рей дурак! — Лика кинула в мальчишку подобранный на земле камушек. Не попала, тот даже уворачиваться не стал.

— Я её не дразнил, просто хотел показать лягушку, а она ей в лицо прыгнула.

В доказательство своих слов мальчик протянул руку в измазанном тиной рукаве, разжал ладонь. Маленькая ярко-зеленая лягушка надулась как шарик, квакнула и вдруг прыгнула прямо к женщине в коричневом платье. Та охнула, замахала руками.

— Молодой господин!

— А чего? Она же красивая, — мальчик уже ползал в траве, пачкая коленки, в поисках своей лягушки.

У лягушки хватает ума не показываться, и мальчик уползает всё дальше. Лика уже почти не видит его в траве и руки женщины на своих плечах почти не чувствует. Весенний сад отдаляется, исчезает.

«А как же мама?!»

Лика пытается рвануться к появившейся среди цветов тонкой фигурке в синем платье.

Но сад уже перестал быть реальным. Синее платье превращается в синее небо. Лика, не в силах удержаться, падает обратно, навсегда сохранив в памяти лицо матери, так похожее на её собственное. Ласковые синие глаза, упрямые тонкие губы, морщинка меж нахмуренных бровей, водопад чёрных волос и серёжки — те самые серебряные колокольчики.