– Что мне твоя Мея! – фыркнул Колдун. – Ты разбил равновесие! Тебе удалось заманить к мертвому младенцу живое облако, но счастья и покоя уже не будет.

– Что это вы каркаете! Вроде не птица, хотя балахон на вас черный, – прищурился я и увидел, что лицо Колдуна болезненно перекосилось. – Не мудрите, выпейте с нами вина. Песни ваши не пойте – больно уж они заунывные, лучше станцуйте, как сможете, для забавы. А мы похлопаем.

– Посмотрим еще, кто из нас попляшет и кто похлопает! – сцепил заскорузлые пальцы Колдун. – Наступит срок – через день, год или десятилетие – и облако, нарушившее закон, не явится к твоему сыну либо исчезнет, будто его и не было. Сын умрет в тот же час в страшных муках, и вот тогда тебе все равно придется искать факельщиков и могильщиков. Так зачем жить в страхе годами? Сделай это сейчас!

– Что? – удивился я. – Что я должен сделать?

– Вынеси ребенка. Я лишь взмахну платком – и… Он не будет страдать.

Наверно, я страшно побледнел – даже Колдун отшатнулся. Мне снова захотелось размозжить его острый, как клюв, нос, но рядом был учитель. Марк мягко отодвинул меня, шепнув: «Не связывайся». Тогда я, едва сдерживаясь, прорычал:

– Я уважаю закон. Я защищаю город, я бьюсь с нечистью во имя мира и правды. Но нет такого закона, который призывает отца расправиться с сыном! А младенцев берегут все писаные и неписаные правила. Так что ступайте в свою черную хибару, господин Колдун, варите зелья, зазывайте летучих мышей и болтайте со змеями, чародействуйте – но забудьте путь в мой дом! Навсегда забудьте! И чтобы ноги вашей поганой тут не было!

– Уйти-то я-то уйду, да только ты пожалеешь, глупый Вадим! Да и ты, Марк, тоже! – Он резко обернулся к Учителю: – Не знаю, как горожане доверяют детей этакому нахальному самозванцу! Я похлопочу о том, чтобы закрыть школу, где подвизался учителем этакий проходимец!

– Лучше бы вы вместе с нами подумали, как пристроить к школе мастерскую, – хладнокровно заметил Марк. – Детей у вас нет, но вы ведь тоже, как никак, горожанин.

Отвернувшись от Колдуна, Марк весело толкнул меня в бок:

– А пироги-то, наверно, совсем остыли, а, Вадим?

Отец не умел выражать мысли пышными фразами, он говорил коротко, резко, будто размашисто рубил дрова. Но его рассказ я услышал именно так.

Тихо потрескивал огонь в печи, поглаживал отца по щетинистой щеке невесомый Серебристый медведь. А сердце мое превратилось в хрупкую сосульку – казалось, еще миг, еще одно отцовское слово, и оно расколется, разлетится колючей ледяной пылью.

– Не верю, что я умер после рождения, – наконец проговорил я. – Ты, отец, не доктор – как мог понять, мертвый ребенок на руках или живой? Да еще сильно переживал, вот тебе и показалось. Что тут думать?

– Думать нечего. Спать пора.

– И все-таки я не верю!

– И хорошо. Это к лучшему, – вздохнул отец. – Может, я все напутал. Лет-то, зацепи змею за хвост, сколько прошло. Да, сын. Наверно, напутал.

Он не думал горячиться и спорить, и я понимал, что все сказанное – правда. Но все-таки угрюмо поинтересовался:

– А где сейчас эта… как ее… Кларисса? Можно мне с ней поговорить?

Отец развел руками:

– Не выйдет. Повитуха вскорости из Светлого города уехала – в Синегорье перебралась. А недавно слух прошел, что померла она, да как-то нехорошо. То ли в реке утопла, то ли еще что с ней приключилось. Не знаю толком. Да и какое мне дело.

Неожиданная мысль, точно длинная ржавая игла, ткнулась в сердце, прошила меня насквозь, и я, встревоженно схватив отца за рукав, нелепо пробормотал:

– Так что же… Если пророчество Колдуна сбылось и Лев не прилетел, значит, я того… тоже помер, что ли?