– Ричард, детка, оторви-ка задницу от койки!

Ричард очнулся от своих грез, поднял глаза и увидел Ламара, который буквально вломился в камеру. Он так спешил, что даже забыл вытереть голову после душа.

– Ох, а я…

– Слушай, нам надо сматываться. Сейчас ты пойдешь на кухню и приведешь сюда этого долбаного Оделла. Ты меня понял?

Ужас холодной волной смыл краску с лица Ричарда. Он лихорадочно сглотнул, словно у него во рту был бильярдный шар. Двор превращался в охотничьи угодья, когда такие кролики, как он, появлялись там без прикрытия. Черные изобьют его до полусмерти. Члены Арийского братства разукрасят его ритуальной татуировкой. Голубые поимеют его во все естественные отверстия. Индейцы поджарят его на костре. Охранник может выстрелить по нему, чтобы попрактиковаться в стрельбе по движущейся мишени.

– Ричард! – рявкнул Ламар. – Сегодня ты наконец станешь мужчиной. Я только что убил здоровенного ниггера в надзирательском душе и…

– Что?! Ты у…

В ту же секунду Ламар оказался верхом на Ричарде, прижав его к полу. Рукой он прикрыл художнику рот.

– Слушай меня, Ричард. Я не доживу до ночи, если не слиняю отсюда вместе с беднягой Оделлом. Как ты думаешь, братишка, что будет с тобой, когда мы уйдем? Тебя будут иметь все, кому не лень, самые распоследние педики будут напропалую пользовать тебя. На твоей заднице сделают татуировку: «Место общего пользования». Понял, сынок? Сейчас я не могу показаться во дворе, потому что именно в это время я должен сидеть верхом на хрене Малютки Джефферсона. Так что нам надо срочно рвать когти.

– Рвать когти?

Это было непостижимо для Ричарда.

– Да, парнишка. Мы собираемся в отпуск, прежде чем начнется вся эта хреновина.

Ричард понимал, что все дело в отношении. Все, что требовалось, – это манера поведения, осанка, от которой за версту несет насилием и которая предупреждает всех, что ты крепкий орешек.

Он придал себе надутый и важный вид и пружинистым шагом вышел во двор. Развернув плечи и выпятив грудь, он шествовал по ярко освещенному солнцем пространству. Он – мужчина. Никто не посмеет прикоснуться к нему.

– Кис-кис-кис, – нараспев поманил его какой-то черный.

Вслед за этим кто-то издал губами чмокающий звук.

Гигантский язык облизнул толстые губы в вожделенном предчувствии радости насильственного секса.

Ричард сник. Колени его затряслись, стало неимоверно тяжело дышать – каждый вдох и каждый выдох давались с большим трудом. В глазах мутилось от страха. Он шел, высоко подняв голову, притворяясь, что его вовсе не интересуют крики, которыми его приветствовали со всех сторон, хотя на самом деле от ужаса Ричарду хотелось заплакать навзрыд. В нашей Вселенной нет места комфорту – его попросту не существует нигде и, наверное, никогда не было, его просто не может быть. Это был дарвинизм, дарвинизм без прикрас, выставленный на всеобщее обозрение, практический дарвинизм. Не только сильный съедал слабого, сильных здесь тоже ели с неменьшим успехом. Тюрьма – это первобытный вертеп, фестиваль людоедства.

– Миссис Ламар Пай, сладкая крошечка, у тебя попка, как у большой болонки, – нежно пропел кто-то у него за спиной, издав напоследок длинный звук, имитирующий повизгивание ласковой собачки.

Больше всего Ричарда поражало, что заключенные пользуются здесь такой свободой. И это тюрьма? Он воображал, что тюрьма – это множество изолированных камер, где можно спокойно сидеть и читать книги. Но нет. Камеры открывались в семь часов утра, заключенных считали по головам, а потом охрана переставала ими интересоваться. Люди передвигались по территории тюрьмы как кому заблагорассудится. Только немногие из сидевших выполняли какие-то работы, остальные занимались кто чем хотел: некоторые кругами ходили по двору, другие бесились как умели, до седьмого пота качали железо или играли в странную разновидность гандбола, стуча мячом о стенку. Насилию, которое совершалось здесь постоянно и походя, никто не придавал особого значения. Это была дикая степь, панорама человеческой деградации. Вокруг возвышались белые стены, стиснувшие семьсот заключенных в пространстве, предназначенном для трехсот. На вышках стояли вооруженные автоматическими винтовками охранники, которые только номинально следили за порядком.