– А мои и не знают, – торопливо похвалился Санька, – они поздно домой вернулись, когда уже все кончилось, только я не хилый, – метнул он презрительный взгляд в Илюхину сторону, – я сознания не терял, я все молча вытерпел. У меня тоже сперва в голове, а потом в живот перешло, ну типа кишки вытягивают. А потом ослабело, уже к вечеру. Только мутило, и тошнило, и вообще… как-то не так.

– Ну-ну, – майор снова сделал какую-то пометку в блокноте, – а ваш товарищ, значит, остался на поляне с этим человеком, и больше вы ни Самойлова, ни того мужчину не видели. Все правильно? Да, молодцы, молодцы. Бросили друга, и мало того что бросили – даже и не почесались после. Наверняка ведь вам обоим его родители звонили?

Пацаны уныло кивнули.

– Вот видите? Ко всему прочему, получается, вы еще скрывали от правоохранительных органов информацию о возможно совершившемся преступном деянии. Поскольку на текущий момент местопребывание Дмитрия Самойлова не установлено. А это, между прочим, согласно статье двести тридцать семь, тянет до двух лет заключения. Пять плюс два, это сколько выходит? Что там у вас по алгебре?

И тут вдруг подал голос доселе молчавший Петрушко.

– Вот что, товарищ майор, – задумчиво протянул он, – этих двоих помимо всего прочего надо отправить на медосмотр. Специализированный. Тут вообще есть о чем поговорить.

Виктор Михайлович достал мобильник.

– Здорово, Геннадий. Трудишься? Да ты что? Ну а я тебе еще подкину. Короче, я сейчас на Петровке, в уголовном розыске. Подъезжай сюда. Нет, возьмешь спецтранспорт. Все, отбой.

– Об этом, товарищ майор, мы еще потом поговорим, – хмуро сообщил он. – А сейчас давайте решать, что делать с оболтусами?

– А чего решать-то? – удивился Дронин. – Дело заведено, будем разбираться, что в действительности имело место. Если подследственные говорят правду и их действия и впрямь ограничивались мелким хулиганством, то пойдут по двести тринадцатой, исправительные сроком до года. Ох, и мягкие же у нас законы… я бы лично, товарищ полковник, сделал им годиков по пять, строгого режима. Но, учитывая, что по первости… В любом случае условное осуждение им гарантировано. А кроме того, – повернулся он к подросткам, – передайте вашим отцам, чтобы выдрали вас со тщанием. Так, чтобы как минимум неделю сидеть не могли. И имейте в виду, я не позднее как завтра проверю. Поняли?

– Конечно, обязательно! – радостно загомонили мальчишки, почуяв, что гроза несколько отодвинулась. По сравнению с ужасами следственного изолятора родительский ремень сейчас гляделся едва ли не стопроцентной амнистией.

– Но сперва, – тихо заговорил Петрушко, – вы проедете со мной… В другое место. – Повернувшись к Дронину, он продолжил: – Давайте завершать. Эти, – Виктор Михайлович, прищурившись, указал на пацанов, – пускай пока побудут здесь, подумают о жизни… о своем печальном будущем. А мы поднимемся к вам в кабинет, нам есть что обсудить.

– Вот что, Коля, – хмуро произнес полковник, едва Дронин закрыл обитую черной кожей дверь кабинета, – я, видимо, заберу у тебя это дело. Сам не ожидал, но видишь как получается… Короче, тут уже моя профессиональная компетенция. Речь не о мальчишках, понятно, а об этом… нежданном Лешкином спасителе. Очень это мне не нравится, и очень уж напоминает то, над чем я последнее время работаю.

– Вот как? – протянул майор. – Это кто же такой он получается, наш плащ-болонья? Особо крупный маньяк?

– Да нет, не маньяк, – досадливо отмахнулся Петрушко. – По маньяку ты бы и работал, совместно с прокуратурой. Здесь другое, Коля. Извини, но подробностей не будет, сам понимаешь.