Его комментарий мне не понравился, но при всей иронии он был прав: не успев даже рта раскрыть, я нажила себе врага.

Оставаться одной было некомфортно, поэтому я заспешила к тому месту, где в последний раз видела Матвея, но мне пришлось сделать не более пяти шагов, так как он сам уверенно ко мне пробился.

– Сударыня, позвольте поздравить вас с представлением, теперь вы – одна из нас! – несмотря на галантность и светские правила, его лицо излучало слишком много радости. – Уверен, вам понравится обучение в Академии, и здесь вы найдете свой второй дом!

– Благодарю, сударь, вы очень добры!

Поклон и книксен, все строго в рамках приличия, но, наверное, от нас исходила аура заговорщиков, посвященных в тайну, неизвестную прочим. Это и подогревало интерес общества. Особенно пристальным взглядом следила та самая Беломорская, и тем сильнее ее лицо наливалось гневом, ведь она не была знакома ни со мной, ни с Матвеем, а ей очевидно хотелось подойти, унизить меня, и «отбить одного из самых ценных кавалеров» (по словам Аглаи).

– Вы выглядите великолепно, никому еще «Звездопад» не шел так, как вам! – тут я впервые услышала название диадемы.

– Сударь, мне нужно выразить очень многое, но я отложу благодарности, чтобы выразить без многочисленных намеков и уверток.

– А вот этого, сударыня, не нужно делать! Если кому и стоит выразить признательность, так это моей сестре, госпоже Тобольской.

Я не стала с ним спорить, но наблюдавшая за нами Аглая сказала, что мои глаза в этот момент «лучше любых слов объяснили, откуда исходила идея надеть на голову смертной диадему».

– В любом случае, когда глаза девушки сияют ярче звезд, значит, оно того стоило, – шепотом добавил он.

Вместо благодарности я ощутила тягучую тревогу. Будь я такой же, как и кровная драконица Беломорская, я с удовольствием принимала бы внимание дракона из рода Ясногоровых, но в моих жилах текла кровь смертных, а росла я у опекунши, взявшей меня из милости после гибели родителей. То есть со всех сторон у меня одни недостатки, несовместимые с фамильной гордостью известной семьи. Но чем больше я на него смотрела, тем больше понимала, что никогда я не встречу никого подобного ему.

Видимо, Матвей понял, что перешагнул грань дозволенного, и быстро сменил тему.

– Сейчас состоится пир, нам всем необходимо пройти в другой зал, где обычно происходят застолья. А здесь будут готовить помещение к балу.

– Звучит многообещающе!

– Вы уже получили приглашение на первый танец?

Как бы ему объяснить, что я вообще не хочу здесь танцевать!

– Еще нет, я не думала, что приму участие в танцах.

Парень нахмурился.

– Мне не хотелось бы вас принуждать, сударыня, но я был бы счастлив, если бы вы оказали мне честь, и согласились бы принять мое предложение.

С одной стороны, вряд ли еще меня кто-то пригласит, а с другой...

– Сударыня, – так же незаметно, как и всегда, Александр оказался рядом с нами.

Парни смерили друг друга взглядами, и мне пришлось их друг другу представить.

– Для меня это честь, сударь Ясногоров!

– Благодарю, я тоже рад нашему знакомству, сударь Верстанин.

Конечно, никакого удовольствия от знакомства я не заметила, наоборот, Александр бросил несколько пристальных взглядов на меня, Матвея, диадему, и вежливо-холодным голосом произнес:

– Полагаю, первый танец имеет важнейшую роль на балу Академии, но, если с сударыней будете танцевать вы, у присутствующих возникнет неправильное толкование происходящего, учитывая произведенный фурор с диадемой.

Ну да, мало того, что на мне красуется «Звездопад», так еще и танцевать с Матвеем в самом начале бала... Такого мне точно не простят! Если же я буду приглашена на первый танец кем-то другим, будет понятно, что диадему мне одолжили исключительно из благотворительных целей, и я ничем их семье не обязана. Хотя я и так ничего не должна, но местное общество мыслит по своим законам. Только зачем это Александру?