Из проёма боевой рубки показалось лицо Некрасова.

– Товарищ капитан, там у вас сыро и холодно. А у нас тут тепло и сухо. Мы лучше внутри посидим, при пулемётах. Тем более – их надо почистить, пять лет за машинками никто не ухаживал…

– Ты всё слышал?

Снайпер пожал плечами.

– Вас мудрено не услышать, на всю реку ругаетесь… Ежели мина рванёт – то всем капут, и на мостике, и в трюме. Так мы лучше в тепле смерть встретим, всяко приятнее…

– Ладно, вам виднее. Костенко! – кликнул Савушкин старшину. Тотчас в проёме рубки появилось лицо старшины.

– Вже тридцать пьять рокив Костенко… туточки я, товарищ капитан!

– Бочонок, что старик с собой нам дал – далеко?

– Пид рукою…

– Нацеди три стаканчика.

– Есть! – Чуть замешкавшись, старшина спросил: – Може, вы казали шисть? Тут шось плохо чувать…

Савушкин махнул рукой.

– Давай шесть. Но не больше, чем по сто грамм. Чисто в медицинских целях…

– Ото ж! – обрадованно ответил старшина и исчез в глубине рубки.

Появился он через пару минут, на медном подносе торжественно вынеся три серебряные чарки, до краёв наполненные ароматной янтарной жидкостью. Савушкин кивнул лейтенанту:

– Принимай, Володя! Иржи, бери чарку. Оскоромимся… Мало ли, сейчас мина рванёт у нас под брюхом, а мы даже и не попробовали палинку старика Томека…

– Типун вам на язык, товарищ капитан! – С этими словами Котёночкин поставил поднос на крышу рубки. Савушкин первым махнул свою чарку – палинка зашла мягко, почти как вода, но через несколько секунд зажгла настоящий огонь внутри. Самое то для такой погоды, подумал капитан…

– Старшина, а где такие чарки взял?

– Да тут, на камбузе. Тут всэ е, и посуда, и кастрюли, и сковороды, и сотейники… Хочь роту можно накормить!

Лейтенант, выпив свою палинку – выдохнул, и, оглядев реку – произнёс:

– А ведь в Будапешт мы к полуночи где-то придём, или даже ещё позже…

– И что? – спросил Савушкин.

– Там мосты. Опоры. Вероятно движение судов. Вряд ли можно будет фонари использовать…

Капитан задумался. А ведь заместитель прав…

– Иржи, как ты думаешь, в Будапешт нам стоит ночью входить? Или лучше днем?

Словак покачал головой.

– В Будапеште йе сем мостов. Два вельке островы. Не сом вельми добры капитан. Лепше цез день…

Савушкин кивнул.

– Значит, так и сделаем. От Комарома до Чепеля где-то сто сорок километров, тридцать пять мы уже прошли. То есть к сумеркам мы окажемся… – командир разведчиков достал из планшета карту, глянул, что-то прикинул, и продолжил: – Где-то в районе Дунакеси. Или… Погоди-ка… Смотри, Володя, – Капитан указал на карту: – За Вышеградом Дунай разделяется на два гирла, посередь которых остров Сентендре. Если мы пойдём по малому гирлу, что правее – вряд ли наткнемся на мины. На карте там указаны глубины в три метра, не думаю, что американцы туда свои железяки кидали, на таких глубинах они не успеют на боевой взвод стать. Мы по этому гирлу пройдём, хоронясь, и у островка Лупа заночуем. Как тебе такая мысль?

– Обнаружат нас мадьяры. Штатские или военные – по-любому. Ширина этого гирла – всего сорок-пятьдесят метров…

– Согласен, есть риск. Но вряд ли наше появление вызовет тревогу. С запада идём… Иржи, ты как считаешь?

Словак пожал плечами.

– Маме мадьярску влайку… флаг. Я вем морзеовку. Могу працовать на ратьер[9], – и рулевой кивнул на фонарь с ручкой, установленный на крыше рубки.

– И что ты будешь отвечать, если нас с берега или с мадьярского корабля запросят опознавательные?

Иржи улыбнулся.

– Зопакуем… ответим всетко, на цо опытаю. В таком почаси… в такой погоде ай так ниц не похопья… Не поймут!