– Нет, ну надо же, какая красота. – Женщина утопила бычок в пепельнице, вернулась к дежурному столику, лакированному, но покрытому густой сетью царапин, будто по нему постоянно водили ногтями от досады или злости. Женщина прищурилась, разглядывая разворот Надиного паспорта, потом раскрыла домовую книгу. – Ты осторожнее у нас тут. Речной царь увидит и к себе утащит. Такую красотку хоть сейчас в подводное царство.

– Что, простите?

– Ну, сказка такая, не слышала? – хмыкнула женщина, переписывая в журнал данные Надиного паспорта. – Речной царь живет на дне Волги, иногда вылезает на берег и забирает красивых девушек к себе. У тебя глазищи такие, я бы на его месте не удержалась. Как будто дочь его, ей-богу. Я таких зеленых никогда не видала.

– А зачем крадет? – поинтересовалась Надя. Она с рождения жила в Ярославле, считай – тоже на Волге, и ни разу не слышала подобную сказку. – У него гарем там или что?

– Ага, гарем. Или еще что. Это же сказка, она нелогичная… Так, барышня, вижу, пропуск постоянный. Работать к нам?

– Да, личный помощник Ранникова Семена Алексеевича.

Женщина подняла взгляд, вопросительно изогнув тонкую левую бровь.

– Сам он справляться не может? Личные помощники нужны, что ли? Не успел приехать, уже начинает как все. В туалет без помощников не могет? – спросила она и мгновенно рассмеялась, будто это была свежая и искрометная шутка – а главное, никогда никем не рассказанная.

Смех вышел заразительный, звонкий, с хрипотцой, и Надя не удержалась, рассмеялась тоже.

Все здесь было знакомо. Администрация города Бореево выглядела точь-в-точь как администрация Ярославля и, наверное, как десятки типовых администраций по всей стране, построенных в семидесятых или еще раньше и исправно выполняющих свою функцию. Функция заключалась в том, чтобы спрятать под серым бетоном, под этими прямыми линиями и суровым советским модернизмом путаницу узких коридоров и мелких кабинетов, внутри которых трудились безликие и неизвестные большинству граждан чиновники разного звена. Администрации в разрезе – если бы их можно было разрезать и поместить под стекло, словно модные муравейники, которыми сейчас увлекалась молодежь, – никто бы никогда не отличил одну от другой, а многие бы сразу же запутались на этажах, пытаясь определить, где тут санузлы, где кабинеты, где залы заседаний и совещательные комнаты.

Надю даже не особо удивила дежурная за стеклом. В Ярославле была почти такая же, клонированная, тоже чуток сгорбленная, с наклоненной влево головой, с одним глазом шире другого, с этим вот седоватым пушком над губой, частым кашлем от курения и с желтоватыми краями ногтей, которые не выбелить никаким маникюром.

Пока смеялись, кто-то вышел в коридор, скрипнув тяжелой дубовой дверью. Прошел мимо, исчез за двойными дверьми на улицу. Потом кто-то вошел, тоже скрипнул и вдобавок пикнул пропуском. Потом Надя перестала смеяться и убрала паспорт в сумочку.

– Ох, такие глазищи – и помощница. Тебе надо королевой быть, а не прислугой бегать. – Женщина просунула в полукруглую щель под окошком пластиковый одноразовый пропуск. – Постоянный будет завтра, а сегодня с этим побегай, родная. Знаешь, куда идти?

– Да, спасибо.

Речь у женщины тоже была клонированная, как у сотен вахтеров, которых Надя когда-либо встречала.

Впрочем, в этом как раз не было ничего плохого. Если по приезде в Бореево Надя переживала – то есть еще утром, выйдя из автобуса на автовокзале и щурясь от яркого летнего солнца, крутила в голове идиотские и нервные мысли: «Зачем поперлась за ним?» и «Что это тебе даст?», а также «Ну идиотина форменная», – то сейчас волнения поутихли. Вроде как когда переезжаешь в новый город, но снимаешь квартиру, очень похожую на предыдущую, а еще люди на новой работе те же самые, кулер на прежнем месте, в туалете такой же запах, а кофе по вкусу мало отличается от прежнего. Так и здесь. В Союзе знали толк в сетевом маркетинге, однозначно. Чтобы эффект узнавания срабатывал хоть в столице, хоть в мелком гадюшнике на краю земли.