Это было одно из тех колец, которые дож, правитель Венеции, бросал в море с Бучинторого[4]во время обряда обручения города с морем. Алессия, загадочная Алессия собрала горсть этих колец и отдала ему. Джон был уверен, что выбросил их, но несколько дней спустя, в самом начале своего обратного пути, обнаружил их в кармане своей куртки вместе с кольцом папы – Печатью Рыбака. Он еще помнил чувство, охватившее его при виде этого кольца на пальце командира швейцарских гвардейцев, хваставшего тем, что он снял его прямо с мумифицировавшейся руки последнего папы.

Теперь Джону Дэниэлсу было совершенно наплевать на кольцо. Оно утратило всякое символическое значение. Отныне его ценность равнялась ценности металла, из которого оно было изготовлено. В лучшем случае его можно было использовать как обменный товар, чтобы приобрести что-нибудь полезное для выживания. Оно ничем не отличалось от остальных колец, обнаруженных в кармане.

Впрочем, как ни неприятно было признаться, это кольцо, вероятно, стало бы последним, которое он пустил бы в ход для обмена на еду, воду и лекарства.

– Привет, Дон, – прошептал он, не открывая глаз.

– Откуда ты знаешь мое имя, незнакомец?

– Ты продолжаешь называть меня незнакомцем. А я ведь сказал тебе свое имя.

– А вот мое ты, по-видимому, где-то подслушал, хоть я и не знаю, как и где ты мог это сделать.

– Ну уж и подслушал. Я же все-таки священник.

– Сам я тебе его не говорил. Значит, ты должен был услышать его где-то. Знаешь, мы в Городе сильно дорожим своими именами.

– Как бы то ни было, меня зовут Джон Дэниэлс.

– А меня Управляющий. Запомни это. Управляющий, а не так, как ты меня назвал. Это было мое предыдущее имя. Больше оно не мое, – он наклонился. Взял правую руку Дэниэлса и принялся разглядывать ее. – Что ты сделал со своими руками?

– Я тащил сани. Три месяца подряд или около того.

Управляющий расхохотался.

– Ты издеваешься надо мной? Три месяца? Ты хотел сказать, три дня?

– Три месяца, – возразил Дэниэлс спокойно. Юноша почесал бороду. Он пытался определить по выражению лица незнакомца, шутит тот или говорит серьезно.

– Хватит надо мной смеяться, – сказал он в конце концов.

– Я не смеюсь над тобой.

– И где же эти сани? Команда, которая подобрала тебя, не видела никаких саней.

– У меня их отняли.

– Ах так, и кто же у тебя их отнял? Те же, кто почти прикончил тебя?

– Нет, другие из их шайки. Другие лица, та же порода.

– Сыны Гнева?

– По всей видимости, те, кого вы так называете.

– И что же ты вез в этих своих санях? Подарки хорошим детям?

Дэниэлс улыбнулся.

– На самом деле подарок был всего один. И для очень плохого взрослого. К сожалению, у меня его отняли.

– Значит, ты даришь подарки плохим людям?

– Ну это смотря какие подарки.

– И что же это был за подарок, который они у тебя отняли?

– Термоядерная боеголовка. Одна из мелкокалиберных. Их еще называли тактическими. Теоретически предполагалось, что они портативные, но когда таскаешь ее за собой столько времени, начинаешь несколько по-иному представлять себе значение слова «портативный».

Управляющий пристально смотрел в мертвые глаза старика.

– Никто не может прожить три месяца рядом с атомной бомбой.

– А еще никто не может три месяца передвигаться снаружи днем, не так ли? И все же я это сделал.

– Ты надо мной издеваешься. Чтобы умереть, достаточно провести снаружи всего один день.

– Не совсем так, но то, что ты говоришь, весьма недалеко от истины.

– Значит, ты врешь мне.

– Нет. Ваши выводы ошибочны, дорогой Ватсон.

Услышав это имя, Управляющий остолбенел.