Было излишне спрашивать у Джеффри, чему привержен он сам. Выбор для него был прост. Что же до меня, то я не могла не вспомнить сэра Томаса Мора, блестящего мыслителя и отважного человека, который на эшафоте сказал: «Я умираю преданным слугой короля, но Бог для меня превыше всего». «Каково это – принять мученичество?» – не раз спрашивала я себя.

На протяжении тех нескольких минут, что мы добирались до Речных ворот Тауэра, я молча молилась. Вы хотите знать, о чем? Я возносила молитвы за упокой души Маргарет, за выздоровление отца, за освобождение Джеффри Сковилла. Я просила Господа, чтобы Он дал мне силы и мудрость, чтобы направлял меня в речах и действиях. И наконец, я молилась о милосердии.

На узкой каменной пристани, соединенной с массивной кирпичной стеной, нас ждали две группы людей. По бокам арочного прохода горели факелы, распахнутая пасть ворот была готова поглотить нас.

Члены большей группы, облаченные в ярко-красную с позолотой форму, помогли гребцам причалить к пристани. Затем один из них наклонился и протянул мне руку, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Едва лишь я оказалась на пристани, как из второй группы выступил вперед какой-то человек: молодой, с аккуратно подстриженной бородкой и выразительными беспокойными глазами.

– Госпожа Джоанна Стаффорд, вы поступаете на попечение служителей Тауэра, – провозгласил он гораздо громче, чем это было необходимо, ибо стоял совсем близко. – Бифитеры[8], заберите их.

Я услышала, как за спиной у меня упало что-то тяжелое, и обернулась. Джеффри лежал на пристани у ног бифитера.

– Он что, потерял сознание? – спросил молодой офицер.

– Да, господин лейтенант, – поморщился бифитер.

– Этот человек был ранен на Смитфилде, – сказала я. – Получил сильный удар по голове. Он не виновен ни в каких преступлениях. Его зовут Джеффри Сковилл.

Однако, похоже, никто не пожелал меня услышать.

Бифитеры подняли тело Джеффри и грубо потащили его под арку ногами вперед. Я увидела свежую кровь, сочившуюся из-под повязки. Наверное, бедняга ударился головой о каменную пристань.

– Пожалуйста, помогите ему, – обратилась я к лейтенанту. – Ему необходим лекарь.

– Вы здесь не для того, чтобы нам указывать, – ответил он, и губы его от гнева вытянулись в ниточку. – Не забывайте, что вы находитесь под арестом.

– А в чем меня обвиняют? Кто отдал приказ об аресте? – попыталась я прояснить ситуацию.

И тут какое-то движение в дальнем конце пристани привлекло мое внимание. Вперед вышел еще один человек, гораздо старше – лет шестидесяти. Когда он, приблизившись ко мне, вошел в круг света от факела, я увидела, что незнакомец одет богато: темно-зеленый бархатный камзол, пышные рукава украшены декоративными прорезями; на шее – толстая золотая цепочка. Безрадостное, кислое выражение его лица лишь подчеркивало неуместность этого одеяния, более подходившего для празднеств, торжественных приемов при дворе.

– Я сэр Уильям Кингстон, комендант Тауэра, – сказал он ровным голосом. – Вы здесь по личному приказу его величества.

– Но как подобное возможно? – удивилась я.

Сэр Уильям подошел ближе, и я увидела глубокие морщины, испещрявшие его усталое лицо.

– После беспорядков на Смитфилде в Гринвич, где располагается резиденция короля и королевы, прискакал курьер, – пояснил Кингстон. – Королю доложили о случившемся, и он распорядился, чтобы вы, ваш отец и неустановленное третье лицо, также участвовавшее в инциденте, были доставлены в Тауэр для полного и тщательного расследования.

– Мой отец сейчас находится здесь, в Тауэре? – спросила я. – В каком он состоянии?