Шеф потер левый висок, осознав в тот же самый момент, что припухлость на голове находится справа. Перед его лицом помахали рукой, и он понял: говоривший проверяет, все ли в порядке у него с мозгами.

– Шишка с одной стороны, а болит с другой. Можно подумать, что мозги свободно болтаются в черепе, – продолжал вежливо беседовать круглолицый. – Вот почему многие ветераны боев становятся… маленько странными, скажем так. Мы называем это vitrhogg, ответный удар. Вижу, ты слегка оправился. Давай начнем сначала. Я Хрорик, король Хедебю и Южной Ютландии. А ты?

Шеф неожиданно улыбнулся, сообразив наконец, о чем ему говорят:

– Я твой собрат, Шеф, король Восточной и Средней Англии.

– Отлично! Я рад, что все обошлось. Подобные волнения на рыночной площади бывают довольно часто, и мои парни знают, как действовать. Набрасывают парусину на всю свору и, пока она барахтается, разоружают самых опасных драчунов. Мы не можем регулярно терять наших клиентов.

Огромная ручища налила вино в сосуд, в котором Шеф быстро признал золотой кубок.

– Добавь сюда воды, и скоро почувствуешь себя лучше.

– Вы сегодня потеряли одного клиента, – заметил Шеф, вспомнив нож, вонзившийся в сердце шведского купца.

– Да, это неприятно. Однако мой ярл сообщил, что погибший сам напрашивался. Кстати…

Толстый палец подцепил и вытянул амулет Шефа из-под рубахи, которую, как тот догадался, кто-то разыскал и надел на него.

– Ты человек Пути, я прав? Поэтому тебе должно быть мало дела до христиан. Совсем не дружишь с ними, судя по твоей победе над франками, и, осмелюсь заметить, христиане к тебе относятся еще хуже. А вот я вынужден иметь с ними дело. По ту сторону Датского Вала – германские копейщики, и только Один знает, сколько их. Это верно, что они все время дерутся между собой, и не менее верно, что они больше боятся нас, чем мы их. Но я не ищу неприятностей, особенно в вопросах религии. Поэтому всегда разрешаю христианам присылать сюда священников и проповедовать учение и никогда не возражаю против крещения рабов и женщин. Конечно, если эти бедняги забредают в глухомань, где их продают в рабство или самих крестят в трясине, с меня взятки гладки. Я поддерживаю порядок в Хедебю и на торговых путях и вершу суд в нашем тинге. Указывать моим подданным, во что им верить или кого оставить в покое… – Толстяк засмеялся. – Ты-то понимаешь, насколько это может быть опасно. Но теперь появилось нечто новенькое. Этой весной, когда священники из Гамбурга пришли на север, каждого из трех или четырех миссионеров сопровождала охрана. Не настолько большая, чтобы назвать ее армией, недостаточная даже для серьезного боя, и вдобавок они хорошо платили. Так что я их впустил. Но вот что я тебе скажу, – круглолицый наклонился к Шефу, – как один король другому. Очень опасные люди. И очень ценные люди. Хотел бы я нанять себе полдюжины таких. О том, которого ты видел, о белобрысом с волосами как щетка, начальник моей стражи сказал, что это один из самых стремительных бойцов. И очень ловкий.

– Он быстрее, чем Ивар Рагнарссон? – спросил Шеф.

– Ивар Бескостный? О, я и забыл, что ты с ним расправился.

Благодаря вину зрение Шефа постепенно прояснилось, и он повнимательней присмотрелся к крупному мужчине, откинувшемуся на стуле так, что спинка трещала. Золотой венец на голове, тяжелая золотая цепь на шее и массивные браслеты на руках. Внешность добродушного мужичонки, какого-нибудь хозяина мирной городской таверны. Но глаза под густыми бровями проницательные, и сеточка шрамов от затянувшихся ран покрывает мускулистое правое предплечье, как у заядлых бойцов. Удачливый боец, потому что у неудачливых раны уже не затягиваются.