– Вы лишаете меня последней надежды, – покачал головой Сабир, и по губам его скользнула уже знакомая улыбка. – Может, вы – мой единственный шанс на спасение?

Ева почувствовала лёгкое прикосновение к своей руке и тотчас вскочила, судорожно кутаясь в шаль. Внезапная мысль о том, что она стоит перед ним совершенно в неподобающем виде – с распущенными волосами, в ночной рубашке – отрезвила и придала сил.

– Благодарю за цветок, – кивнула она на оставшуюся на лавке гвоздику. – Хотя это и крайне неприлично с вашей стороны. Я заберу её утром, чтобы у Гуго не возникло лишних вопросов. Вы правы: не стоит омрачать начало пути кровью. Я посоветуюсь с сэром Каем по поводу вашего… призвания…

– Работы, – пожал плечами Сабир, выпрямляясь вслед за ней.

– Работы, – нахмурилась Ева. – Сэр Кай наверняка имеет свои мысли по этому поводу. Это достойнейший молодой человек…

– Сэр Кай, значит, – хмыкнул Сабир. – Ну-ну.

Ассасин преграждал путь из беседки к спасительной двери, но Ева проскользнула под его рукой, сумев при этом не соприкоснуться с мужчиной, и взялась за ручку.

– А ведь вы соврали? – вдруг обернулась она. – Вы пришли не за тем, чтобы просто оставить цветок?

Сабир улыбнулся и шагнул вслед за ней, поставив ладонь на створку. Ева оказалась зажатой между ним и дверью, и в груди вновь шевельнулся страх. Нет, она уже не боялась за свою жизнь – теперь девушку беспокоила собственная честь.

– Не оставляйте окна открытыми, – шепнул Сабир, склоняясь к самому её уху. – Это очень опасно.

Мужчина отстранился так же внезапно, и Ева в тот же миг ощутила, как ладонь отрывают от двери, обхватывают обеими руками – и обжигают горячим поцелуем. Быстрая улыбка, неожиданная свобода, тёмный силуэт на фоне забора, исчезающий на соседней крыше, – и она осталась одна в саду.

Зябко передёрнув плечами, Ева фон Штрауб поспешила укрыться в доме, совершенно справедливо решив больше не испытывать сегодня судьбу.

***

Весна стремительно теряла силу, уступая засушливому лету. Зимние дожди давно миновали, и дороги покрылись частой сеткой треснувшей земли. Набухшие почки на смоковницах давно раскрылись, из тёмных коричневых лоз выползли виноградные листья, распускался апельсиновый цвет. Мелкие полевые цветы всегда первыми показывались на свет: все луга покрывались гвоздиками и маргаритками, каждый перелесок пестрел крокусами и прострелами; крупные огненно-алые анемоны покрывали скалистые склоны и на каждом уступе цвели фиалки и цикламены. Впрочем, ничего этого в окрестностях любого мало-мальски большого посёлка давно не было: охотники за цветами, перепродающие палестинские сокровища торговцам крупных городов, давно сорвали последние из бутонов.

Ева фон Штрауб тоже спрятала свою гвоздику, заложив её между страниц Псалтири. Последнюю девушка положила в походную сумку – подальше от глаз раздражённого неизбежными приготовлениями Гуго.

– Эй, крестоносец! – позвал Кая госпитальер, когда они миновали последние поселения, окружавшие Тир. – Рядом со мной поедешь! Довольно и того, что ты с неё глаз не сводишь! Я не допущу ещё более близкого знакомства!

– Сабиру ты доверяешь больше, чем мне? – удивился Кай, подъезжая к рыжему рыцарю.

– Ева рассудительна, – уверенно заявил Штрауб, – она не обратит на араба внимания! На нищего, оборванного, лысого, хитрозадого араба, – мрачно добавил Гуго, меряя едущих впереди Еву и Сабира тяжёлым взглядом. – А ты хоть и нищий, но на вид ладный, и морда у тебя… гладкая. Нечего тебе рядом с ней делать!

Крестоносец только головой покачал, поражаясь недальновидности германского рыцаря.