«Отсвет моря дальний, нежный…»

Отсвет моря дальний, нежный,
краешек один,
незадернутых промежду
тюлевых гардин.
Или в вое злом шакальем
различает слух
не сдающееся, в скалы
бьющееся: «У-хх!»
А вот днем не вспомнишь даже!
Вайбер, интернет,
всё покупки да продажи…
Будто моря нет.
А оно пускает зайчик
вскачь да по лицу,
как в углу забытый мальчик
шлет привет отцу.

«Жить в маленькой, пустой стране…»

Жить в маленькой, пустой стране,
где все уехали,
и спальники – стена к стене —
черны прорехами
по вечерам.
По вечерам
еще пустыннее…
Прими пустырника сто грамм,
прими пустырника.
Здесь очень медленный вайфай,
такой же медленный,
как этот ё. ный трамвай
по бывшей Ленина.
Здесь вам не там, парам-парам!
Поля простынные…
Прими пустырника сто грамм,
прими пустырника…
Здесь всё не так и все не так.
Здесь всё по графику
и чисто: ни дерьма собак,
ни букв, ни граффити.
А чтобы здесь, как было там,
нет мочи – хочется!!!
Прими пустырника сто грамм.
Пустырник кончился…

«Был в санатории январь…»

Был в санатории январь
как будто и не с нами…
Сквозь ели солнечный янтарь
слепил глаза снегами,
и воробьев драчливый хор
сюда прямком из детства!
Еще любил я темный холл,
весь в классиках советских,
но больше все-таки, впотьмах
едва надев футболку —
в спортзал на цыпочках в носках
прокрасться в самоволку!
Там месяц пролился на пол
в проделанную дырку,
и с пола кони и козел
лакали врастопырку.
Турник и шведская стена,
веревка прямо в небо…
И тишина – все три окна!
А снега, снега, снега!..
Мне б трицепс прокачать и жир
порастрясти наспинный!..
А я – замлевший пассажир
на полустанке зимнем.
Как будто голос изнутри:
«Проснись!» На лавке сел он…
Там звезды или фонари? —
и всё синё и серо…
Состав стоит незнамо где,
как время. Но не сонно —
а ясно так! И в животе
почти что невесомо.
И он не под, и он не над —
он там! Ну, здесь он, то есть.
Ему вон подали канат,
остановили поезд!
А он сидит и смотрит вдаль —
ни шага, ни полслова,
как будто вдруг зацвел миндаль —
и он им зачарован.
А это розовый пожар
за ельником маячит
и этот странный бред и дар
по нычкам спешно прячет.
Часы – тик-так!.. Состав – толчок! —
и дальше без заминок.
А вместо неба – потолок
с железным карабином.
А я к жене, неся печаль
о том, кем я не стался…
И трицепс я не прокачал,
и жир при мне остался!

«И первые листья уже полетели…»

И первые листья уже полетели,
и день за окошком смурной,
и в сладкой дремоте нагретой постели
мир кажется шуткой дурной.
Застрелен будильником, полон отвагой,
спешишь к электричке своей
и дышишь в газету, набухшую влагой,
и ждешь от нее новостей…
Но главная новость тобою забыта:
что первые листья летят,
и плачет, и плачет твоя Маргарита
которую осень подряд…

«Я утром просыпаюсь вижу горы…»

Я утром просыпаюсь вижу горы
и днем гуляя с сыном вижу горы
и в сумерках вечерних вижу горы
они вполнеба столб качели двор
расщелины уступы заовражья
лиловой размываются гуашью
так сын бесстрашно кисточкою мажет
вот мама дом бибика вот егор
Я встану в полночь гляну гор не видно
попью очки нащупаю не видно
опять сниму а все равно не видно
хоть вижу ясно их тропа к тропе
скала к скале они я знаю здесь где
черней всего ни одного созвездья
но станет что-то мне не по себе
не оттого что я по этим тропам
ни разу в небо так и не дотопал
все изучил а так и не дотопал
писал да тер неистово чело
черно окрест но пустошь или пашня
горит на мысе сотовая башня
я был бесстрашный а теперь мне страшно
где дом бибика нету ничего

Александр Рыбин

/ Владивосток /


Рембо в Эфиопии

Мы договорились встретиться в Хараре. Потому что там жил Артюр Рембо, переставший быть французским поэтом и занявшийся промыслом торговца оружием. «Хочу, чтобы мы вместе сходили в дом, где он жил, погуляли по улицам, по которым гулял он. Мы будем друг другу читать стихи Рембо: ты – на русском, я – на французском», – сказала Лара, когда мы ждали такси, которое отвезет ее на железнодорожный вокзал. Лара решила ехать из Аддис-Абебы в Харар по железной дороге, построенной 100 лет назад французами. До станции Дыре-Дауа, оттуда на маршрутке в Харар. Она уже забронировала комнату в хостеле. «Мы будем жить в одной комнате в Хараре или в отдельных?» – спросила она. Мы занимались сексом, но она не была уверена, должны ли окружающие знать о наших отношениях. «Даже если у нас будут разные комнаты, мы все равно будем спать в одной постели», – сказал я. «Действительно, какая разница, что думают о нас окружающие», – сказала Лара.