ВОПРОС: Извините, Лариса Максимовна, я отвлеклась. Но теперь нам никто не будет мешать… Да… Так вот, я бы не хотела пропустить один момент, он очень важен. У вас, как у жены главы правительства, есть личная охрана, а при ваших отношениях с КГБ я думаю, что за вами есть еще и негласная слежка. Верно?

ГОРЯЧЕВА: Еще бы! И гласная, и негласная – какая хотите! Они же меня тайно на видео снимают – особенно если я кольцо надену, кулон какой-нибудь или браслетик…

ВОПРОС: Как же вам удалось уйти от этой слежки и, как вы сказали, тайно добраться до Кунцево, где живет этот еврей-отказник? Или сейчас, ко мне?

ГОРЯЧЕВА: Ну, во-первых, телохранителей у меня уже нет, я от них отказалась. Потому что как раз телохранители чаще всего и совершают покушения на тех, кого охраняют. Вспомните Индиру Ганди! А во-вторых, мне нужна свобода действий, и я сказала, что это недемократично – чтобы жена главы правительства всюду таскала за собой полдюжины жеребцов с ряшками боксеров! Ведь у меня масса общественной работы – я член правлений Детского и Культурного фондов, член комитета защиты мира, член Художественного совета Центрального Дома моделей, член Комиссии Виктора Курлацкого и так далее… Вот… Ну и я сказала, что эта охрана меня компрометирует. Конечно, негласную слежку за мной они оставили. Но торчать на всех наших заседаниях они уже не могут, а дежурят снаружи, на улице. Поэтому уйти от них можно. В тот раз я отпустила своего водителя, сказала, что после заседания Комиссии поеду в машине Курлацкого на его день рождения. Ну и поздно вечером, во время застолья по случаю дня рождения Курлацкого, я взяла у его жены ключи от ее машины, надела ее пальто и шляпку и тихо сбежала, якобы просто покататься по ночной Москве. А мои стражи остались возле дома Курлацкого в своем так называемом ремонтном пикапе. Но я все равно час каталась по Москве, пока не убедилась, что за мной нет хвоста. А тогда уж дунула в Кунцево… Кстати, и к вам вырвалась с помощью такого же трюка…

ВОПРОС: И вы уверены, что никто не знал о вашем визите к этому еврейскому отказнику?

ГОРЯЧЕВА: Абсолютно! Я оставила машину в пяти кварталах от кочегарки Бутмана и все эти пять кварталов шла пешком – одна по ночному Кунцево! Вы представляете? Но зато я видела – за мной нет ни души…

ВОПРОС: Когда это было? Вы помните дату, время?

ГОРЯЧЕВА: Это было в ночь с 7 на 8 июля.

ВОПРОС: И вы застали этого Бутмана в кочегарке?

ГОРЯЧЕВА: Да, конечно.

ВОПРОС: Он был один?

ГОРЯЧЕВА: Да. Представьте себе, в три часа ночи, в кочегарке он зубрил японские глаголы!

ВОПРОС: Японские?! Зачем?

ГОРЯЧЕВА: Я тоже удивилась. Но оказалось, что английский и немецкий он выучил еще в школе, французский – в институте, итальянский – в аспирантуре, иврит – в отказе, а японский начал учить в Лефортовской тюрьме и – увлекся…

ВОПРОС: А он не удивился вашему визиту?

ГОРЯЧЕВА: Еще как удивился! У вас, когда я вошла, было, извините, лицо идиотки, а у него и вовсе – столбняк. Три часа ночи все-таки… Но он быстро взял себя в руки – что правда, то правда… И тут же вышел из кочегарки, весь квартал обошел – проверил, нет ли за мной хвоста. Но все было чисто, и мы с ним хорошо поговорили. Собственно, разговор был короткий: я показала ему эту газету, и он тут же все понял. «Вы меня отпустите на Запад, если я тайно свяжусь с этой гадалкой, верно?» – сказал он. И мы тут же обо всем договорились. И уже через неделю он выехал в Вену, а оттуда – в США…

ВОПРОС: Один или с семьей? Сколько ему лет?

ГОРЯЧЕВА: Ему сорок шесть лет, у него жена и трехлетняя дочка.