Радио продолжало вещать – теперь что-то насчет развала нашей экономики. Сквозь щели тына и поверх него на нас смотрел интернационал детей моей хозяйки, а с улицы заглядывали в калитку любопытные лица окрестных пацанов и соседей. Но, конечно, ни грузовика, ни мотоцикла с коляской там уже не было…

Несколько секунд я стояла с поднятым топором и не знала, что мне теперь делать. Потом сообразила, подошла к беседке и наотмашь рубанула топором по бутыли с самогоном, которая стояла на столе. Бутыль разлетелась вдребезги, сивуха потекла по столу на землю.

Голопузые палестинцы Василь и Руслан засмеялись от восторга за тыном. Катюха, все еще сидя на земле и нянча свою руку, смотрела на меня с ненавистью, старик Гринько тихо заплакал, а я от его этих слез завелась еще больше. Я знала это чувство и раньше, но только по описаниям подследственных. Чем больше крушишь, ломаешь, бьешь, говорили они, тем больше сатанеешь от того, что кто-то вынудил тебя быть разрушителем, и – крушишь еще больше! Теперь это было со мной: Гринько и Катюха продолжали смотреть на меня, и после бутыли я, к радости Василя и Русланчика, рубанула топором самогонный аппарат – довольно громоздкое сооружение с двумя металлическими бачками и витым латунным змеевиком.

– Не-ет! – словно от боли застонал старик Гринько и закачался, но мне его страдания были «до фонаря»…

Змеевик аппарата, брызнув сивушным соком, раскололся с первого удара, а все остальные части – с третьего или с пятого, уж не помню. Еще одним ударом я смела со стола и лейку, и мерную колбу, а потом бить уже было нечего, разве что «Спидолу», которая от тряски брякнулась на бок, перескочила с мюнхенской волны на киевскую и продолжала вещать по-украински:

– «Ми вже звикли до термiна „нове мислення в мiжнародних справах“ i бачимо реальнi плоди зовнiшньоi полiтiки, яку проводить нинiшне керiвництво Радянського Союзу. Сьогоднi у Кремлi Голова Ради Мiнiстрiв Радянського Союзу товарищ Миколай Рижков прийняв Голову керiвництва компанii „Оксiдентал петролiум“ Армана Хаммера…»

Сумасшедший дом!

Я тряхнула головой, постепенно приходя в себя и остывая. Хотела отшвырнуть топор и уйти, но черт эту Катьку знает – психическая, схватит топор и запустит в голову. Потому сквозь зуд зеленых мух я прошла через двор к дощатому скворечнику-сортиру. Этот Гринько жидится потратить деньги на канализацию и держит во дворе выгребную яму – рассадник антисанитарии! Я толкнула дверцу сортира и швырнула топор в очко. В густом дерьме он утонул, не булькнув. После этого, отряхивая с кителя пыль, я направилась к калитке. Пацаны, торчавшие на улице за калиткой, прыснули в разные стороны при моем приближении. Киев продолжал сообщать новости дня: Громыко принял председателя Европейского парламента, «Фобос-1» продолжает полет к Марсу, советский космонавт Владимир Ляхов и афганский космонавт Абдул Ахат Моманд награждены за совместный полет. Все хорошо, прекрасная маркиза!..

Старик Гринько стоял у беседки и горестно раскачивался из стороны в сторону, наблюдая, как быстро впитывает земля его сивуху.

– Васька вернется с Афгана – пристрелит тебя, – по-русски сказала мне Катька в спину.

– Я вас шесть раз предупреждала, – ответила я уже в калитке и не удержалась, добавила: – Ты своему Ваське кого рожать будешь – сына или брата?

Катька, туго соображая, захлопала глазами, пыталась понять, что я ей сказала. А я дала подзатыльник вертящемуся у меня в ногах Русланчику и ушла домой под его обиженный рев.