– Имя забирают у убитого врага, – жестко сказала девочка. – Иначе у кого его взять?

Книжник немного опешил. Он не имел ни малейшего представления об обычаях дампов. И эта традиция с именами ему как-то совсем не пришлась по вкусу.

– У нас имена дают при рождении, – сказал он.

– Да? – удивилась девочка. – Но я же не помню, как родилась…

Спорить с этой логикой было трудно. Ситуацию спасла Хельга.

– Что-то у тебя косички растрепались, – просто сказала она. – Хочешь, заплету?

Лицо девочки вдруг смягчилось, глаза загорелись – совсем по-детски.

– Хорошо, – серьезным голосом сказала она. – Заплети. А «колоском» умеешь?

– Конечно, – улыбнулась Хельга, направляясь к девочке. Та опустилась на трухлявый металл, отложила арбалет. Приняла расслабленную позу, закрыла глаза. Встав на колени у нее за спиной, Хельга без лишних слов принялась распутывать головоломку из свалявшихся волос цвета соломы. Даже напевать стала что-то неизвестное Книжнику, но невероятно спокойное, умиротворяющее. Книжник восхищенно посмотрел на Хельгу. Как это она ловко разобралась с этой маленькой хищницей!

Тут же все это умиление было смазано небрежным предупреждением:

– Только без глупостей. У меня хорошая реакция.

Не открывая глаз, девочка погладила металл короткого, чуть изогнутого меча, что лежал у нее на коленях.

Раньше и в голову не могло бы прийти, что с ребенком нужно обращаться как с опасным животным. Рискуя нарваться на непредсказуемую реакцию, парень полез в вещмешок, извлек оттуда толстую сальную свечу. Чиркнул кресалом, раздул пламя, зажег свечку. Теплый огонек развеял холодную темноту железного ящика, придав даже немного уюта обстановке. Если не знать, что к чему, эту троицу можно было бы принять за отдыхающее семейство.

Словно прочитав его мысли, Хельга стала петь чуть громче. Она продолжала колдовать с прической маленькой хищницы, и эта мирная картина будто отодвинула в бесконечность железные стены и опасных мутантов, притаившихся снаружи. Тихий голос уносил куда-то далеко – туда, где хорошо и спокойно, где нет врагов и голода, где не нужно засыпать чутким сном, положив под голову оружие…

– Откуда ты знаешь эту песню? – тихонько спросила девочка.

– У нас всем детям ее поют, – отозвалась Хельга.

– А… – протянула девочка.

– А что?

– Ничего… – странным голосом сказала она. Долго молчала, пока, наконец, не сказала: – Ее мне мама пела.

Хельга машинально продолжала заплетать тоненькие косы, пока пальцы сами собой не остановились.

– Мама? Твоя мама пела эту песню? Она что же – из вестов?

– Не знаю. Мама умерла. Я ее совсем не помню. А песню – помню…

– От чего же она умерла?

– Ее убили.

– Кто?

– Клан.

– За что?

Девочка открыла глаза. Она продолжала сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой. И говорила – обыденно, спокойно:

– Так было нужно. То есть… Мне говорили, что нужно. И я верила. А потом я выросла. И поняла: нет, не нужно это было. Мне – не нужно. Это было нужно клану – потому что…

Девочка замолчала. Хельга чуть подождала и продолжила заплетать косу. Маленькой воительнице явно нравился процесс.

– Красивые у тебя волосы. Золотистые, даже сажа их не испортила. И косица получается яркая, изломанная… на молнию похожа. Давай мы тебя так и будем звать – Молния?

– Молния… – с удовольствием повторила девочка. – Ладно, зовите. Но потом я все равно сама придумаю себе имя.

Эту долгую ночь они так и провели – втроем. Осталось загадкой, как эта девчонка выжила в одиночку во враждебной среде московских улиц. На скромное угощение из запасов беглецов она набросилась как маленький хищный зверек. И хотя девочка явно могла за себя постоять, при виде чумазой, жующей физиономии и заплетенной Хельгой косички у Книжника на глаза наворачивались слезы. Он с трудом подавил в себе эту неуместную сентиментальность. Этой вооруженной до зубов малышке не стоило демонстрировать собственную слабость.