Ее пальцы скользят по его шее, пробираются к затылку, ерошат волосы.

– Боже мой, как же скучно ты до меня жил…

Если делать глупости – то все сразу. Не мелочась. Петр подхватывает Элину на руки. Расположение комнат он помнит, и ее спальня – отсюда по коридору налево.

***

– Какого черта и почему?! – он запутался в трусах. Потом в штанах. Застегнул ширинку, обернулся к кровати и нацелил туда палец. – Ты ничего не хочешь мне объяснить?!

– Что именно? – растрепанная Элина сидела на разворошенной постели, опираясь спиной на изголовье и прижимая к груди одеяло.

Петр наклонился, поднял рубашку, натянул на плечи и начал застегивать пуговицы, путаясь в них. И одновременно говорил. На повышенных тонах.

– Ты была замужем восемь лет. Ты вдова, черт побери! Как так вышло, что ты – девственница?!

– Господи, сколько шума из-за пары капель крови.

– Эля! – рявкнул Петр. Вышло у него это настолько естественно – вот это рыком «Эля!» вместо вежливо-равнодушного «Элина Константиновна» – что Петр поразился, замолчал и замер. Снова наклонился, в этот раз за кобурой. Какой дурдом. Он в первый раз оказался в ситуации, когда женщина с него стаскивала кобуру. С этой Элиной Конищевой вообще надо быть готовым ко всему. Девственница. Вдова-девственница, твою мать! – Как такое могло произойти, объясни мне!

Она некоторое время молча наблюдала, как он застегивают кобуру.

– Я тебе все давно объяснила, – наконец, произнесла она.

– Нет, не объяснила!

– Я же сказала! – она резко поддернула вверх одеяло. – Что Валентин Самуилович после смерти моих родителей забрал меня к себе. Чтобы поддержать. Что он помог мне. И что мы поженились, чтобы не было всяких… сплетен.

– И что же это значит?!

– Что это был платонический брак!

– Какой?!

– Формальный! Фиктивный! Какое слово тебе понятнее?! – Элина уже почти кричала. Шумно выдохнула. – Хотя нет. Фиктивным он не был. Мы жили в одной квартире. Мы заботились друг о друге. Валентин Самуилович всегда мне помогал. Я старалась, как могла, сделать удобным его быт – он все-таки был уже немолодой мужчина. Мы… мы хорошо относились друг к другу.

Петр опустил руки и ошарашенно уставился на Элину. Платонический брак? Серьезно?! В двадцать первом веке?!

– Вы просто жили вместе в одной квартире? – уточнил осторожно он. – Как… Ну, как отец и дочь, например?

– Скорее, как дядя и племянница.

– И… и вы не спали вместе? В смысле, у вас не было никаких контактов… Ну, как мужчина и женщина? Может быть, не секс, но… Разные есть варианты…

– Тебя все-таки очень интересует моя постель! – прошипела Элина.

– Но я же в ней в итоге оказался!

– Ах, бедненький! Тебя совратила вдова-девственница!

– ЭЛЯ!!!

– Убирайся! – в него полетела подушка.

А вот это – здравая мысль.

***

За окном серой моросью царил осенний дождь. Капли то и дело стекали по стеклу. Самая подходящая погода, чтобы поплакать. Чтобы по лицу тоже бежали капли – так же, как по стеклу напротив ее лица.

Но плакать почему-то не хотелось. Эля плотнее закуталась в теплый шерстяной палантин, зябко передернула плечами. Нет, плакать совершенно определенно не хотелось. Но было холодно. И хотелось согреться, потому что теплый шерстяной палантин не помогал. Потому что он не мог сравниться с жаром большого горячего мужского тела.

Эля отвернулась от окна, прошла к комоду, достала из пачки сигарету и принялась ее задумчиво разминать. В ее ситуации все-таки полагается поплакать. Наверное, полагается.

Сегодня Элина стала женщиной. Правда, ей уже так-то и пора было. Давно пора. Ей двадцать восемь, и она уже давно не трепетная девочка, которую знакомство с этой стороной взрослой жизни может привести в трепет. Так и нет его – этого трепета. От самого факта – трепета нет. Как нет и обиды на то, что ее первый мужчина, после исполнения своего мужского долга, наорал на Элину. Высказал ей претензию в том, что она оказалась девственницей. И ушел, хлопнув со всей дури входной дверью.