Фотограф, закончив работу, протиснулся мимо меня. Я аккуратно повернул голову покойника. Пятно чернил у линии роста волос, смазанное. Очевидно, его все же трогали. Смерть наступила, скорее всего, накануне, поздним вечером, я бы поставил на промежуток с 22:00 до часу ночи. На первый взгляд – признаки отравления. Не мышьяк – нет следов рвоты и – я проверил ладони – сыпи тоже нет. И не стрихнин – лицо искажено в гримасе, но отсутствует спазм челюсти лицевых мышц. С другой стороны, я перевернул одну из коробок на столе (пудра «Имша»), на ней мелко был напечатан состав: соли ртути, бертолетова соль, анилиновые красители. Яды здесь, на фабрике, под рукой.

Осмотрел стол. Телефонный аппарат, по нему, я уже знал, дважды вызывали гараж. Чернильный прибор перевернут. На самом краю блюдце с окурком. В пепельнице смятая фольга от конфет «Трюфель», рядом бутылка темного стекла, стакан. Он тяжелый, старого хрусталя, внутри – я принюхался – коньяк. Второй такой же закатился за ножку стола. Разбит, уцелело только дно. А чуть дальше, у подошвы правого ботинка трупа, совсем мелкая стеклянная пыль. Ее я собрал в бумажный фунт, так осторожно, как сумел. Стаканы, бутылку и все, что осталось от конфет, упаковал для анализа. В ведерке для бумаг лежала кучка пепла.

Сунулся Репа, но грамотно – ни к чему не прикасаясь, наклонился над столом.

– Несет одеколоном. Аж свербит от морилки этой.

– Крикните секретаря.

У двери голоса стали громче. Блондинка, которую я уже видел, осторожно вошла в комнату. Брови в ниточку заломлены. На плечах чей-то пиджак. Все поверхности уже обработали порошком, я предупредил:

– Аккуратнее, не подходите ближе, не нужно. Ведь вы его нашли?

Всхлип.

– Утром. На сегодня уборщицу не вызывали. А я, я пришла как обычно. Дверь к нему была закрыта. Подумала, не хочет, чтобы беспокоили. Но он… чай не просил… и я, я зашла. И он! Тут!

– Зина, вы успокойтесь, пожалуйста. Всего один вопрос. Вы его трогали? Не пытались привести в чувство?

– Я думала, приступ. А он холодный, – голос чуть дрожащий, но твердый, – больше ничего… ничего не стала. Я сразу побежала, позвала. – Она всхлипнула, шагнула к двери, флаконы в открытом шкафчике зазвенели. Хрустнул осколок стекла в толстом ворсе ковра.

– Посмотрите, пожалуйста, как вам кажется – все на месте?

– Все вроде бы… Николай Михайлович важные бумаги держал в несгораемом шкафу, не на столе.

– Может, что-то все же пропало? Ценные вещи, личные. Вы ведь обстановку хорошо знаете. Все на местах?

Неожиданно цепким взглядом она окинула стол. Подоконник. Наклонилась что-то подобрать.

– Не трогайте!

– Тут осколки… Простите. Все, все на месте.

– Вы говорите, несгораемый шкаф. А можете открыть его, показать нам содержимое?

– Не могу, – прижала руки к груди, – Николай Михайлович ни разу не поручал мне.

– Кто может открыть сейф?

– Никто. Я не знаю. Он мог сам. Только он.

– Вы выпейте воды, присядьте там, в зале. Но не уходите домой пока, хорошо?

Демин, маячащий у двери, приобнял ее за плечи и вывел.

Вскрыть сейф – несгораемый шкаф – не проблема. Нужен только специалист. Я озвучил идею, и муровец, бормотнув «сами с усами», вышел.

От тяжелого запаха уже немного мутило. Я вдохнул поглубже, густые, цветочные ноты, и еще вроде бы что-то, слабее. Осторожно, обернув руку платком, рассмотрел флаконы в шкафчике. На вид все целы. Пузырьки и коробки были в кабинете повсюду. И на столе, на чайном подносе, стояло штук пять разных размеров и форм. Круглые с пудрой. Картонные футляры-тубусы и квадратные плоские – духи. В глаза бросилась красная с золотом коробка с кистями, изображением стилизованных треугольников. Дверь в кабинет распахнулась с резким коротким стуком. Секретарша из угла вскинулась, но отступила. На пороге возникла блестящая гражданка, вся хром и звук – сапоги, куртка, стрижка, вся как облита черным лаком. Вот это встреча! Та самая шоферка!