У истории тоже есть инерция. Частицы (или события) имеют направленность в четырех измерениях пространства-времени. Математики, пытаясь выразить ее, рисуют на графиках так называемые мировые линии. В истории человечества мировые линии образовывают густой клубок, вьющийся из тьмы доистории и уходящий сквозь время, – кабель диаметром с саму Землю, двигающуюся по спирали вокруг Солнца по длинной кривой. Кабель из спутанных мировых линий – это и есть история. Если увидеть, где он был, станет ясно, куда он тянется, – это простая экстраполяция. Какое Δv потребуется, чтобы сбежать из истории, сбежать от той мощной инерции и прочертить новую траекторию?

Сложнее всего – оставить Землю позади.

Форма «Ареса» отображала собой структуру реальности: вакуум между Землей и Марсом начал казаться Майе длинным рядом цилиндров, расходящихся от стыков под углом в сорок пять градусов. У них был беговой маршрут – что-то вроде бега с препятствиями – вокруг торуса C, где она замедлялась возле каждого стыка и напрягала мышцы ног при повышенном давлении из-за двух 22,5–градусных изгибов – оттуда ей внезапно открывалась вся длина следующего цилиндра. И мир начинал казаться совсем узким.

По-видимому, чтобы возместить это, люди, находившиеся внутри, становились более открытыми. Они продолжали сбрасывать свои антарктические маски, и каждый раз проявлялась новая, прежде неизвестная черта, которая позволяла всем, кто замечал ее, чувствовать себя гораздо свободнее, и это чувство открывало еще больше скрытых особенностей.

Однажды воскресным утром группа христиан, человек десять, отмечала Пасху в куполе-пузыре. На Земле был апрель, на «Аресе» – середина лета. После службы они отправились в столовую, в торус D, на второй завтрак. Среди них были Юрий, Риа, Эдвард и Мэри. За столом уже сидели, попивая кофе и чай, Майя, Фрэнк, Джон, Аркадий и Сакс. Их разговоры тесно переплетались с разговорами, доносящимися от других столов, и то, что рассказывала Филлис Бойл, геолог, проводившая пасхальную службу, поначалу слышали только Майя и Фрэнк.

– Я могу понять предположение, что вселенная – это сверхсущество, а вся ее энергия – мысли этого существа. Это красивая идея. Но история Христа… – Джон затряс головой.

– Ты в самом деле знаешь эту историю? – спросила Филлис.

– Я вырос в лютеранской семье в Миннесоте, – ответил Джон. – Ходил в школу конфирмантов, все это мне вдолбили в голову.

«Потому-то он и решил вступить в дискуссию», – подумала Майя.

Его лицо приняло недовольное выражение, какого ей еще не приходилось у него видеть, и она слегка наклонилась вперед, вдруг сосредоточившись. Она бегло посмотрела на Фрэнка: тот вглядывался в свой кофе, словно в забытьи, но, несомненно, он внимательно слушал.

– Вы должны знать, – произнес Джон, – что Евангелие было написано спустя десятилетия после его событий. Написано людьми, которые Христа в глаза не видели. И что были и другие описания, раскрывавшие другого Христа, но их исключили из Библии после политического процесса в третьем веке. То есть он, по сути, как бы литературный персонаж, поэтический образ. О нем как о человеке мы ничего не знаем.

Филлис покачала головой.

– Это неправда.

– Но это так, – возразил Джон. Сакс и Аркадий внимательно смотрели на него из-за соседнего стола. – Ну, у всего этого есть история. Монотеизм – это система верований, как вы знаете, возникшая в ранних пастушьих обществах. Чем сильнее они зависели от разведения овец, тем сильнее укреплялась их вера в бога-пастыря. Это простая связь – сами можете за ней проследить. А бог – всегда мужчина, потому что эти общества были патриархальными. В этом есть что-то от археологии и антропологии – то есть религиозной социологии, благодаря которой все становится совершенно понятным: откуда она взялась, какие роли выполняла.