– Сушится твоя одежда, сумасшедшая!

– Какого черта ты ее с меня стянул?!

– Приставал! – захохотал он нервно. – Решил узнать все Настенькины секреты!

Кровь хлынула в голову. Я попыталась прорваться к Зарецкому, но впереди возникла преграда в виде вставшего Шейка.

– Привет, красотка, – обворожительно улыбнулся он мне, то и дело косясь на сковороду. – Давно не виделись.

– В сторону, – тихо и четко проговорила я. Улыбка с лица парня мигом пропала.

– Истеричка! – выкрикнул Зарецкий, распаляя пожар внутри меня все ярче и ярче.

– Иди сюда, – хищно сказала я, – и я покажу тебе, кто из нас истеричка, мальчик.

– Давайте просто сядем и поговорим, – предложил разумный Ван.

– О чем говорить? – холодно взглянула я на него. – По-моему, и так все ясно.

– Что ясно, психопатка?! – заорал Зарецкий, злой, как три сторожевые собаки.

Я все-таки оказалась около него. Приблизилась, а он шагнул назад, к самому окну. И боязливо оглянулся – отступать было некуда.

– Что ты себе напридумывала?! – возопил он, с тревогой поглядывая на сковороду.

На моем лице появилась кривая улыбка.

– Ты меня напоил? – спросила я тихо, до боли сжимая ручку сковороды. – Что ты со мной сделал? Зачем их позвал?

В моей памяти до сих пор были волшебные сцены с набережной.

Губы хранили вкус его губ.

А тело – тепло его рук.

Мне хотелось разорвать его на куски уже только за это. За то, что он посмел подарить мне это волшебство.

А теперь он говорит, что я идиотка, беспокоится о Полине и спрятал мою одежду.

– Напоил?! – так искренне возмутился Ярослав, что я вынуждена была замолчать. По нему вдруг как молнией ударило – и вместо недоумения и страха на лице появились обида и злость. – Напоил – для чего?! Ты за кого меня принимаешь, Мельникова? Ты совсем тупая? – кричал он на весь дом. – Как в твою тупую голову только такие мысли приходят? Черт возьми! Напоил! Да, напоил! А потом раздел и обесчестил. Я ведь так каждые выходные делаю! «Их» зову, – бросил он разозленный взгляд на друзей, – и устраиваем оргии!

Я так возмутилась, что едва не уронила одеяло, в которое куталась.

– Яр, – поморщился Ван. – Ты-то хотя бы успокойся.

– Ты не так все поняла, Настя, – попытался успокоить меня Шейк. – Давай мы тебе все объясним.

– А что тут объяснять?! – не мог успокоиться Зарецкий. От переизбытка чувств на щеках его появился румянец. – Если человек – дерьмо, он и в других будет видеть только дерьмо. Везде найдет грязь! Потому что не способен понять – не все люди именно такие, как он. Не все погрязли в болоте. Не у всех трудности с различением белого и черного. И ты, Мельникова, именно такая! А ведь нужно верить в людей.

Он в раздражении откинул назад волосы.

– Сложно поверить в существование снега, если живешь на экваторе, да? Хотя, если честно, мне наплевать, что ты обо мне думаешь. Плевать, кем считаешь. Главное, я сам знаю, кто я и что делаю.

Наши глаза встретились, и никто первым не хотел отводить взгляд.

– Все сказал?

– Все.

– Извинись, – хрипло сказала я. Внутри все горело темным шипящим пламенем.

И почему вчера я плакала то ли от тоски, то ли от счастья, целуя его.

Нет, он что-то сделал со мной. Не иначе.

– Что?! Перед тобой? Сейчас. Ручку при этом поцеловать не надо? Давай, малышка, поиграй в благородную ярость. – Зарецкий отлично понимал, в каком я состоянии, и подливал масло в огонь.

Я, стиснув зубы, замахнулась на него. Хотелось сделать этому паршивцу больно – если не на словах, то хотя бы физически.

– Считаешь себя святошей? Огорчу. Ты – подлый великовозрастный ребенок с комплексом принца. Думаешь, благородный? – я усмехнулась. – Нет, ты