Снайдер утверждает, что московский корреспондент «The New York Times» «делал все от него зависящее, чтобы дискредитировать правдивые репортажи Джоунса»:

«Дюранти, получивший Пулитцеровскую премию в 1932 году, назвал описание Джоунсом голодомора “большой страшной историей”. Утверждение Дюранти о том, что это был “не настоящий голод”, а только “повсеместная смерть от болезней из-за недоедания”, вторило советской позиции и использовало эвфемизм как ложь… Дюранти знал, что миллионы человек погибли от голода, однако в своих журналистских статьях твердил, что голод служит высокой цели. Дюранти считал, что “нельзя приготовить омлет, не разбив яиц”»[72] (с. 86–87).

Снайдер заблуждается в отношении Дюранти и его статьи, напечатанной 31 марта 1933 года. Корреспондент использовал слова «большая страшилка» – но только при ссылке на умозаключение Джоунса, что «страна находилась на грани ужасной катастрофы». По поводу речей Джоунса Дюранти писал: «Ничто не могло поколебать его убежденности в неминуемой гибели». Дюранти отверг «предвидения» Джоунса. Конечно, Дюранти оказался прав: СССР не постигла «чудовищная катастрофа».

А далее Дюранти замечает, что согласен с Джоунсом! Дюранти пишет:

«Но вернемся к мистеру Джоунсу. Он говорил мне, что в деревнях, которые он посетил, практически не было хлеба и что взрослые были измождены, худы и пребывали в унынии, но что он не видел ни мертвых, ни умирающих людей или животных.

Я поверил ему, потому что знал, что это справедливо не только в отношении некоторых районов Украины, но отчасти Северного Кавказа, Нижней Волги и, если на то пошло, Казахстана…» (Выделено мной. – Г.Ф.).

По словам Дюранти, Джоунс сам ему сказал, что «настоящего голода» он все же не видел – «ни мертвых, ни умирающих людей или животных». Снайдер не приводит доказательств в подтверждение своих слов, что «Дюранти знал, что миллионы человек погибли от голода».

Что касается другого заявления Снайдера – «нельзя приготовить омлет, не разбив яиц», – вот что Дюранти писал на самом деле:

«Но, грубо говоря, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, и большевистские вожди столь же равнодушны к жертвам на пути к социализации, как любой из генералов времен Мировой войны, который, невзирая на потери, отдает приказ идти в атаку, чтобы показать начальству, что он и его подразделение обладают соответствующим боевым духом. На самом деле большевики более равнодушны, поскольку их воодушевляет фанатическая убежденность».

Снайдер сознательно обманывает своих читателей. Нет и намека на то, что Дюранти «твердил, что голод служит высокой цели». В действительности Дюранти прямо заявил, что «большевистские вожди столь же равнодушны к жертвам на пути к социализации, как любой из генералов времен Мировой войны, который, невзирая на потери, отдает приказ идти в атаку».

Почему же Снайдер изо всех сил нападает на статью, в которой Дюранти прямо заявляет, что согласен с Джоунсом в отношении того, что Джоунс наблюдал; называет большевиков «равнодушными» к жертвам; клеймит их за «фанатическую убежденность» и потому еще большее равнодушие к человеческим смертям?

Причина, кажется, кроется в его спонсорах – украинских националистах. Те неоднократно пытались добиться посмертного отзыва Пулитцеровской премии у Дюранти, поскольку он, дескать, не написал о голоде. Последняя попытка, предпринятая ими около 10 лет назад, закончилась неудачей в значительной степени потому, что премии Дюранти удостоился за репортажи 1931 года, когда голода еще не было, и, следовательно, опубликованные им материалы не имеют отношения к тому, что он писал о голоде позднее.