Я посмотрела на дверной проем и прыснула от смеха, когда заметила в его верхней части качающийся словно маятник хвост. Вот и «спящий» пожаловал. Полосатый объект замер, потом странно дернулся и в следующий миг с истошным визгом полетел вниз. Острые коготки животного выбивали искры на невидимой стене, загородившей проход. Арацельс резко повернул голову на звук и, увидев эффектное падение своего питомца с трехметровой высоты (зачем ушастик вообще туда забрался, неужели лазейку искал?), рыкнул что-то нечленораздельное себе под нос.

– Что это его так упорно сюда не пускает? – спросила я, когда удостоверилась в том, что горе-скалолаз жив и здоров.

Распластавшаяся у входа мохнатая кучка, обиженно покрякивая, тряхнула ушами и принялась подниматься. Оранжевые глаза выражали высшую степень страдания и были направлены на хозяина, однако тот, не проявив должного сочувствия, отвернулся.

– Магическая печать. Сломать ее можно только с той стороны, с которой она устанавливалась. Я научу тебя активировать ее. Чуть позже, – сказал блондин и, бросив палочку в склянку, добавил: – Можешь полюбоваться на свой охранный знак. Я закончил.

Ну я и полюбовалась. Так повернула руку, эдак… И что это за кракозябра такая, интерес-с-сно? Сложный узел из слегка мерцающих линий на коже. Ни смысл, ни система не прослеживаются. Во всяком случае, мне их разглядеть пока что не удалось. Но я старалась. Честно старалась. Так сильно старалась, что не сразу почувствовала, как начало щипать кожу. И только когда неприятное покалывание стало напоминать слабый ожог, обратила на него внимание. Резко вскинув голову, встретилась с пристальным взглядом прищуренных красных глаз, в которых застыло тревожное ожидание. Это еще что за сюрпризы такие?

– Ты… – слетело с губ, но слова оборвались, потому что стремительно нарастающая боль стала практически невыносимой. Подскочив, я метнулась к воде, но Арацельс перехватил мой локоть, не позволив погрузить руку в спасительную жидкость. – Пусти, – взвыла я. Он молча продолжал меня удерживать. – Да пусти же, садист проклятый!

В глазах потемнело. Мне казалось, что запястье разъедает кислота. Медленно, но верно уничтожая живые ткани миллиметр за миллиметром. Господи, как же это больно!

Очередной рывок, и вместо желанного освобождения я еще больше «увязла» в держащих мое тело руках. Мужчина резко развернул меня к себе и, бросив короткое: «Теперь можно!» – подул на ставший пунцовым знак. Не просто подул, а выпустил изо рта струю ледяного воздуха, которая, соприкоснувшись с кожей, принесла сначала облегчение, а потом и частичное онемение многострадального запястья. Я замерла, боясь двинуться. Боль быстро утихала, возвращая взбесившемуся рассудку способность нормально мыслить. Немного отдышавшись, посмотрела на Хранителя и зло спросила:

– Почему не сказал?

– Не хотел тебя нервировать раньше времени.

– Вот как? Поэтому ты умолчал о жуткой боли, которая меня ждет после финального штриха?

– Терпимой боли, – поправил собеседник.

Что? Терпимой? Чую, завтра мне светит масса таких же (а может, и похуже) ощущений, когда этот умник начнет сводить свое художественное творчество с моей руки. Оно мне надо?

Я замолчала, уставившись на Хранителя. Сначала «волком», потом с интересом, затем с видом выбирающего товар покупателя.

– Что? – прищурился «жених», заметив изменения в моем настроении.

– Да думаю вот, что выйти за тебя замуж не такая уж и плохая идея. – Нацепленная на лицо улыбка должна была символизировать мое расположение, но, судя по тому, как помрачнел блондин, она произвела какое-то другое впечатление. Совсем-совсем другое. Жаль, зеркала нет, а то мне самой любопытно стало, что ему больше не понравилось: фраза или мимика?