Наступили такие времена, когда всем казалось абсолютно нормальным, что мужчина и женщина, прежде чем пожениться, вступают в сексуальную связь. Брайан обязательно женился бы на Тине, это был только вопрос времени. Может быть, он ждал, пока Тина не забеременеет? Как замечала миссис Дарн, внебрачная беременность, еще недавно считавшаяся законченным бесчестьем, ныне была, скорее, поводом для официального объявления о бракосочетании, и невесты шли к алтарю, с гордостью выставив напоказ округлившийся животик.

Брайан Эльфик состоял в списке съемщиков муниципального жилья Ламбета уже двенадцать лет. Он пролез в этот список, обручившись с женщиной, на которой, само собой, так и не женился. С тех пор он врал в жилищном департаменте, что все это время жил с престарелой тетушкой, на самом деле давным-давно умершей. Брайан подговорил своего дружка, у которого был гараж на тетушкиной улице, подтвердить, что тот ежедневно видит там Эльфика. Квартира, которую ему предложили, находилась в отвратительном блочном доме, и район тоже был не очень, но ни Брайан, ни Тина не придали этому значения. А Сесилия Дарн была очень счастлива за дочь.

Она никогда не слышала ни о Пегги Гугенхайм, ни о том, как та хвасталась, что переспала со всеми мужчинами, попадавшимися ей на пути. Если бы Сесилия знала, что ее дочь может сказать о себе то же самое, то очень бы расстроилась. Тина могла бы поведать об этом матери во время одного из задушевных разговоров, но ей это никогда не приходило в голову, и не потому что она стыдилась, а просто потому, что считала такое поведение нормой.

Отцом Джаспера мог быть маляр, беливший квартиры в их доме и зашедший на чашечку чая. Или один из давнишних любовников мисс Дарн, которого она встретила на Денмарк-Хилл. Или сосед по дому, съезжавший из шестнадцатой квартиры и заглянувший попрощаться, пока его девушка запихивала вещи в нанятый фургон. В любом случае, это не мог быть Брайан, поскольку в благополучные для зачатия дни Тининого месячного цикла он уезжал по работе в Абердин. Эльфик был электриком.

Ему или любому другому мужчине, желающему быть уверенным на сто процентов, что ребенок родится именно от него, потребовалось бы уехать с Тиной на необитаемый остров. Когда была зачата Бьенвида, Брайан никуда не уезжал, но подхватил простуду и поэтому не хотел заниматься любовью. Они оба были приглашены на одну вечеринку, и он попросил ее не отказываться от развлечения из-за его болезни. Тина сделала ему горячего питья, включила телевизор и пообещала, что вернется к утру.

Но на вечеринке она напилась и почти не помнила, что случилось после полуночи. Придя в себя на постели рядом с рыжебородым мужчиной, Тина, по ехидным замечаниям и косым взглядам остальных, заключила, что бородач вряд ли был единственным, с кем она переспала той ночью. Бьенвида родилась с рыжими волосами, но потом они потемнели, так что вопрос о ее отце оставался открытым. Брайан никогда не замечал, что оба ребенка были совершенно не похожи на своих светловолосых, голубоглазых и худощавых родителей. Он не делал соответствующих выводов даже после того, как заставал Тину в постели с другими мужчинами. Но когда такое случилось в третий раз за восемь лет, он объявил, что, по его мнению, мисс Дарн его больше не любит. Именно тогда он и произнес свою знаменитую фразу о «супружеской измене».

И Тина вернулась к своей матери, в единственное место, куда она могла вернуться.

Тина Дарн была единственной женщиной, с которой переспал Питер Блич-Палмер. Точнее, это она переспала с ним. Их дружбу ни Дафна, ни Сесилия никогда не понимали, хотя одно время обе матери надеялись, что за дружбой «последует свадьба». Питер был пианистом, деньги у него вроде бы водились, поэтому в глазах миссис Дарн он выглядел завидным женихом. Она не знала, что молодой человек играл в баре «для гомо– и/или гетеро-» на Фрит-стрит.