– Хм. А мне показалось – не иначе, как тут замешана графиня.

Лахлан прекратил сборы и воззрился на Гордона ничего не выражающим взглядом.

– И какой черт навел тебя на эту мысль?

Но если в его голосе и звучали предостерегающие ноты, Гордон их не слышал. Лахлан знал, что ступает на опасную почву. Гордон, похоже, мнит себя его другом, но у наемника Макруайри теперь не бывает друзей.

– Только слепой не заметил бы, что в прошлый раз вы с ней разошлись не лучшим образом. Казалось, ты готов… на нее наброситься.

Улыбка на лице Гордона почему-то задела за живое.

– Я очень быстро исправил положение, – солгал Лахлан. – Одна пара мягких ляжек ничуть не хуже другой.

Гордон покачал головой.

– Да ты прямо поэт, Макруайри! Если мне понадобится бард, я знаю, к кому обратиться.

Прежде чем Гордон успел задать следующий вопрос насчет графини, Лахлан велел ему собрать всех и привести в конюшню. Король решил, что дамы могут взять себе тех немногих лошадей, что остались. Брюс и горстка его солдат направлялись на вересковые пустоши и в горы, где лошади были бы лишней обузой.

Через несколько минут Лахлан присоединился к Гордону. Гнев его поостыл, но не улегся окончательно. Да и злился-то он скорее на себя самого – нужно научиться контролировать свои эмоции.

Зря он не внял собственной реакции после того случая в лесу. Образ обнаженной графини терзал его четыре долгих месяца, будь оно неладно. Боже, стоило лишь вспомнить про это, и тело приходило в боевую готовность. Он тогда крепился изо всех сил, чтобы не пожирать глазами каждый дюйм белого обнаженного тела цвета сливок, одного взгляда на которое было достаточно, чтобы начать сходить с ума. А груди… полные, упругие, идеальной формы, с тугими розовыми сосками. Только подумаешь о них, и уже слюнки текут. Таких, как Белла Макдуфф, мужчина рисует в своих горячечных фантазиях. Ни одну женщину в жизни он не хотел так, как хотел ее. Инстинкт подсказывал Лахлану, что после долгих лет воздержания он, наконец, встретил женщину, которая могла сломить его оборону.

Он сгорал от злости: на себя, на нее. Похоже, гром грянул. Он снова стал одержимым и осознал, что тут не только вожделение, но и кое-что другое, не менее тревожащее: страх. Кровь стыла в жилах, когда он представлял ее, такую беззащитную, в лапах этого ублюдка.

А как он ревновал, видит Бог! Да что это с ним, в самом деле? Ему следовало хорошенько подумать, прежде чем пасть жертвой собственной слабости. Ревность, подпитываемая похотью, однажды превратила его жизнь в ад. В тот раз люди доверились ему, а он поддался чувствам. И вот вам: его солдаты были перебиты, да и он сам потерял все. И теперь, когда очень близок к тому, чтобы хоть что-то вернуть, он больше не пойдет по той же дорожке, спасибо большое. Столько положено сил, столько труда – нет, он не станет рисковать.

Лахлан прикинул вес кошеля с золотыми, что висел у него на поясе. Пока что Брюс держал свое слово, и Лахлан собирался держать свое. Как только подвернется оказия, это золото отправится на острова. Еще один платеж в счет долга, который он надеялся полностью выплатить за два с половиной года.

Что такого особенного было в Белле Макдуфф, чтобы задеть его за живое? Смелый язык? Роскошное тело шлюхи? Лахлан не знал. Набросить бы на нее мешок и держать так как можно дольше – то есть, видит Бог, целую вечность, – но нельзя, как бы ни был велик соблазн. Значит, ему придется избегать ее всеми правдами и неправдами.

Впрочем, Лахлан подозревал, что у него будет забот полон рот с его подопечными, чтобы сходить с ума по одной из них, какой бы соблазнительной та ни была.