– Еще бы! Отлично помню, как он лопнул, точно лягушка, нажравшаяся табаку. Надо отдать должное Синдхии. Умеет принц выбирать себе подельников. И что теперь?

– Приказывай. Мы готовы на все.

– Пусть маратха выберет подходящий подвал и отведет туда пленника. На всякий случай приставьте к нему шикари и одного мастифа. Каммамури, ты обязан вырвать признание у этого лжебрамина.

– Все будет исполнено, господин Янес, – ответил индиец.

– Дозвольте и мне поучаствовать, ваше высочество, – предложил крысолов. – Я неплохо разбираюсь в крысах.

Португалец подозрительно посмотрел на старика и сказал:

– Учти, я не хочу, чтобы пленник умер.

– Он проживет еще долго, уверяю вас, господин Янес, – усмехнулся маратха. – Обещаю не причинять слишком большого вреда его здоровью.

– Возьмите с собой шикари.

– К чему они нам? От нас подлец не уйдет. Верно, крысолов?

– Верно.

– Однако я должен еще кое о чем вас предупредить.

– О чем же, господин Янес?

– Не смотрите ему в глаза.

– Мы будем сидеть в темноте, а пленник – под лампой. Я тоже заметил притягательную силу его глаз, но если он надеется усыпить нас, то зря. Да и цепи с него никто снимать не собирается.

Каммамури взял у раджпутов, охранявших тело, лампы и ушел искать подвал, где можно без помех вырвать у отравителя признание. Крысолов повел пленника. Последний даже не пытался сопротивляться.

Янес и Тремаль-Наик обсудили с подошедшими придворными предстоящие похороны, которые планировались очень пышными, ведь хоронили первого министра. После чего они вернулись в кабинет, двери которого неусыпно охраняли шикари.

Оба друга были встревожены. Не успели они присесть к столу и выпить по стакану пива, как дверь детской раскрылась и на пороге появилась Сурама. Ее длинные, спускавшиеся едва не до пят распущенные волосы, казалось, окутывали ее шелковым покрывалом. Широко распахнутые глаза неотрывно смотрели в одну точку.

– Молчи! – шепнул Тремаль-Наик португальцу. – Похоже, рани спит наяву. Видишь? Даже нас не замечает. Надо посмотреть, что она станет делать.

– Чует мое сердце, без гипнотического взгляда брамина тут не обошлось.

– Я боюсь того же. Ладно, давай поглядим, что будет.

Они отошли в угол и сели на диванчик.

Некоторое время Сурама стояла неподвижно, глядя в никуда. Ее руки безвольно висели вдоль тела. Вдруг молодая женщина затряслась, словно в лихорадке, и принялась дергаться, вцепившись в волосы.

Затем рани как зачарованная пошла вперед. Толстые ковры заглушали ее и без того легкие шаги. Вот она вновь застыла, нерешительно повела рукой и вдруг быстро подошла к креслу, к которому во время ужина был привязан пленник. Пошарив ладонями по подлокотникам, Сурама закричала:

– Зачем ты меня позвал, если тебя здесь нет?

Янес в волнении вскочил:

– Негодяй ее загипнотизировал!

Он тихо подошел к жене и развел руки в стороны, чтобы подхватить несчастную, если она упадет. Тремаль-Наик последовал примеру друга. Сурама продолжала ощупывать кресло, ее тонкие пальчики шевелились, точно распутывая узлы. Что ей представлялось в ее кошмарном сне? Стальные цепи, стягивающие запястья брамина?

– Знаешь, я сам уже побаиваюсь этого человека, – вполголоса сказал Янес Тремаль-Наику. – Похоже, он опаснее грека и может навлечь на нас беду.

– Прикажи расстрелять его на рассвете.

– Нет, сначала он должен все рассказать. Я пока отнюдь не уверен, что за ним стоит Синдхия, решивший вернуть себе корону, и…

Португалец не договорил. Ему пришлось подхватить Сураму, потерявшую равновесие. Он прижал жену к груди и начал целовать ее волосы, но та принялась отталкивать его, бормоча: