Ростом они со взрослого человека. Голова – лысая, в пятнах парши; глаза – круглые, черные, с красной кожей вокруг. Клюв острый, длинный. Марабу способен заглотить половину ягненка или полдюжины ворон, затолкав их в свой пурпурный зоб, служащий преддверием объемистому желудку, вполне сравнимому с тем, которым обладают африканские страусы. Тело у них белое, а крылья – черные. Когда марабу складывает их по-особенному, то кажется, будто он стоит, втянув голову в плечи, чем сильно напоминает человека, сложившего руки за спиной.

Марабу – единственные уборщики индийских городов, поэтому местные их уважают и позволяют беспрепятственно расхаживать по улицам. Встретится дохлая кошка – она тут же исчезает в жуткой воронке клюва. Встретится трупик птицы – его ждет та же судьба. Одно движение тяжелого клюва, и все кончено. Ворон же, которых в Индии множество, марабу съедают живьем, не обращая внимания на их истошное карканье.

– Зачем Каммамури эти твари? – спросил Янес, и марабу отозвались: «Кра-кра-кра!»

– Кто его знает, – ответил Тремаль-Наик. – Уверен, наш хитрец сумеет нащупать слабое место парии.

– Карамба! Уж не собрался ли он скормить пленника птицам?

– Сейчас узнаем.

Еле отбившись от птиц, так и норовивших их клюнуть, они преодолели последний пролет и подошли к тяжелой бронзовой двери, из-под которой пробивался свет. Ее охранял вооруженный до зубов раджпут.

Португалец толкнул створки и крикнул:

– Эй, Каммамури! Ты спишь, что ли?

За дверью открылся просторный, хорошо освещенный подвал. Пахло плесенью. Тут же, как из-под земли, появился маратха, а с ним и крысолов.

– Чем вы тут занимаетесь? – спросил Янес.

– Посмотрите сами, господин. Вот наш негодяй.

Связанный по рукам и ногам брамин лежал на заплесневелом тюфяке.

– Он заговорил?

– Молчит как рыба, – вздохнул Каммамури. – Словно язык себе откусил.

– Только этого не хватало, – буркнул Тремаль-Наик.

– Ну, кровь изо рта у него не идет, так что язык должен быть в рабочем состоянии. Просто пленник упрям.

– Может, окаменел от страха? – предположил Тремаль-Наик.

– Не думаю, хозяин. По-моему, этот тип куда сильнее и крепче знаменитого греческого советника Синдхии.

– И что ты намерен делать? – поинтересовался Янес. – По пути сюда мы встретили шесть марабу. Мне показалось, птицы сильно недовольны. Зачем они тебе?

– Птички помогут мне справиться с брамином. Старик надеется на крыс, коих тут немало, я же считаю, что у него ничего не получится. Негодяй одним взглядом их усыпит.

– Кстати, о его глазах. Он загипнотизировал Сураму.

– Не удивлен, господин Янес. Даже мне приходится отводить глаза. На вашем месте я бы побыстрее вырезал их от греха подальше.

– Успеется, дружище, – засмеялся Янес. – Ох и кровожадные же вы, маратхи! Вам бы только кого-нибудь изувечить.

– У них древняя культура, – сказал Тремаль-Наик, – но в глубине души они до сих пор дикари.

– Наверное, вы правы, хозяин, – ответил Каммамури, и не подумав обижаться.

– В общем, моя жена под гипнозом. Она может спуститься в подвал и попытаться освободить пленника.

– А мы на что, господин? К тому же дверь охраняет раджпут. Он не разрешит ей войти.

– Напротив. Мы не должны ей препятствовать. Неожиданное пробуждение опасно для нее. Я прав, Тремаль-Наик?

– Так и есть. Если даже она освободит брамина, мы просто заново его свяжем, еще крепче, чем прежде.

– Господа, – сказал Каммамури, – позвольте нам с крысоловом продолжить? Когда будут новости, вам сразу обо всем доложат.

– Хорошо, действуйте, – кивнул Янес. – Мы пока вернемся к рани.

– Правильно. Иначе крысы не появятся, побоятся человеческих голосов.