И меня, продолжавшую молчать, выставили за дверь.

Маринка родилась под Новый год, и мои родители были ей рады. А меня жалели, я это видела. И была благодарна: и за дочь, и за то, что не слышала от них ни одного дурного слова, ни обо мне, ни о Витьке. О нём, собственно, мы вообще никогда больше не говорили.

«Бог послал прелесть такую!» — как-то сказала мама, умилённо прижимая к себе внучку. Вряд ли, конечно, она имела в виду непорочное зачатие…

Но я-то точно знала: если в моей жизни и будет ещё одно зачатие, то только именно что непорочное. То есть — никакого не будет. Слишком больно это — любить… Не хочу!

Никогда больше.

***

Пять часов пополудни того же дня.

Посёлок Металлургов, коттедж господина Северова

Больной мужчина — зрелище не столько печальное, сколько пугающее. Особенно если этот мужчина молод, силён и болен едва ли не впервые в жизни. Видеть его в постели, средь бела дня, чуть не до носа замотанного шарфом, в ворохе одеял… Поверьте, ужасно! А уж если вы знакомы едва не с младенчества — так просто невыносимо! А уж странно-то как…

Капитан полиции Олейников, он же барон Оленар, шагнувший в комнату больного, замер и заморгал, разглядывая представшую ему картину. Честно сказать, от домоправительницы, доблестно пытавшейся не пустить его, он отмахнулся. Но госпожа Тайра не соврала ни единым словом: друг и сюзерен лежал в кровати.

К кровати был придвинут журнальный столик. На столике — поднос, на подносе — фарфоровый чайничек, исходящий паром и отвратительным запахом душицы, изящная чашечка, высокий стакан, наполовину наполненный подозрительной жёлтой жидкостью, и…

Барон потряс головой в надежде отогнать видение, но видение не пропало: пара аптечных флаконов и несколько блистеров с таблетками!

Из-под шарфа, в несколько раз обернувшего горло сюзерена, выглядывал край марлевой повязки, и барон мгновенно напрягся.

— Кэс? Ты что — ранен?! В шею?

— Ещё бы только этого мне не хватало! — тусклым голосом ответствовал сюзерен.

— А на шее что?

— Это компресс.

— Что?!

— Мне уже простудиться нельзя?! — огрызнулся больной и закашлялся, сухо, мучительно, надрывно, от чего Арсан совсем уж растерялся.

— Как — простудиться?..

— Обыкновенно! — хрипло рявкнул герцог, яростно сверкнув на друга глазами. Ну, к этому не привыкать, а вот то, что глаза буквально ввалились… — Проведи сутки на заброшенной дачке, в холодрыге, едва не нагишом, я посмотрю, что с тобой будет!

— Да мне в голову не пришло, что она могла… — виновато пожал плечами барон. — Но в любом случае, Кэс, простуда? Это невозможно! И ты что — ты её вот так вот лечишь? Простуду…

— Во-первых, здравствуй, — язвительно произнес герцог.

— Да! — опомнился Арсан. — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Без чешуи…

Впрочем, радость, и впрямь имевшую место, никакими словами было не передать. Не то чтобы барон успел сильно соскучиться по попавшему в беду другу, но вот нервов истратил просто немыслимое количество. Как и сил. Хвала всем богам, что справился!

Вот вы пробовали отыскать в реке конкретного, но ничем не отличающегося от других сазана? А одновременно с поисками выбрать ему подходящую невесту? А внушить милой женщине, что грязную рыбину следует поцеловать, а не башку ей резать? Причём на гипноз барон Оленар, не будучи менталистом, потратился так, что до сих пор толком не восстановился.

Но вот она свершилась — долгожданная встреча! Только как-то не по положенному протоколу…

И Арсан, в несколько шагов преодолев расстояние от порога до кровати, заключил спасённого сюзерена в крепкие мужские объятия. Ну, насколько это возможно, когда объект лежит, закутан в три пуховых одеяла и пытается сопротивляться…