Василий нажал кнопку лифта, как назло пришел пассажирский.
Он втолкнул девушку в кабинку, зашел следом, двери закрылись.
Было невыносимо тесно и душно, от выпитого начала сильнее болеть голова, да еще и мужчина стоял слишком близко и дышал слишком шумно.
Кет смотрела себе под ноги, хмурясь и опять злясь на него за бесцеремонность.
Но ситуацию надо было прояснять, поэтому она спросила, не поднимая глаз:
- Вы маме скажете? Или, может, как тот начальник говорил, в детскую комнату милиции… Но мне есть восемнадцать, мне двадцать уже, так что я могу делать, что хочу…
Она хотела еще что-то сказать, но тут ее опять схватили за талию и рывком подняли вверх, больно стукнув затылком о стену кабинки.
Кет испуганно уставилась в бешеные глаза соседа.
- Взрослая, значит? - прошипел он, встряхивая ее так, что голова мотнулась безвольно и зубы клацнули, - да , ты можешь делать , что хочешь! Идти , куда хочешь, пить ,что хочешь, жрать любую дурь, какую хочешь! Вот только и другие тоже будут делать с тобой, что хотят. Ты хоть представляешь себе, курица ты драная, что с тобой сделали бы эти твари? Ты думаешь, они от доброты душевной тебе свою дрянь в стакан кинули? А? О чем ты думала, овца ты тупорылая, когда с ними села за один стол? Ты себя видела? Ты видела себя, я спрашиваю? Ты знаешь, на кого похожа?
- Яааа… - Кет от страха и неожиданности начала заикаться, неловко ерзая ногами, висящими чуть ли не в полуметре от пола, - я с подругой… И я ничего такого…
- Овца, - теперь уже не шипел, а рычал Василий, без усилий удерживая ее на весу и не позволяя опустить взгляд, избежать его глаз, - тупая овца! Вырядилась! Ты похожа на гребанную лолиту. Так и хочется взять и вые**ть!
- Что вы себе… Что ты… - Кет задыхалась уже не столько от страха, сколько от возмущения, - отпусти меня, придурок! Руки убери свои!
- А что ты мне сделаешь, если не отпущу, а? Что? Что ты вообще можешь сделать хоть кому-то, дура? Взрослая она. Вот тебя бы просто взяли и увезли оттуда. И показали бы тебе, что делают с такими взрослыми девочками.
- Что? Я … - Кет хотела сказать, что она не овца и не дура и не курица, и что она все прекрасно понимает, и никогда бы…
Но тут Василий, видно слегка выдохшийся от длительной нотации, замолчал, сжимая ее еще крепче, до боли, до синяков, замер, уставясь на ее открытые для ответа губы.
И внезапно, пробормотав:
- Сейчас покажу, что…
Прижал ее к стене лифта сильнее и сам навалился с такой тяжестью, что дыхание моментально вылетело из груди, легкие сдавило до хрипа, и , испуганная происходящим, Кет не сразу поняла, что он ее целует.
Целует грубо и жестоко, кусая губы, властно врываясь языком в рот, не позволяя отшатнуться, даже вздохнуть не позволяя.
Голова закружилась от недостатка кислорода, от неожиданности, мозг словно заволокло туманом, тело стало ватным и тяжелым. Пошевелить рукой ,или даже пальцем , было решительно невозможно.
Кет могла только слабо попискивать под натиском и упираться пальцами в каменные плечи соседа.
А тот, похоже, распалялся все больше, уже без остервенения и боли, но с напором и жадностью целуя ее безвольно раскрытые губы, сжимая ее сильнее, подхватывая под ягодицы, усаживая себе на бедра. Он, наконец, оторвался от ее рта, но только затем, чтоб переключиться на шею и грудь.
Кет , ошеломленная, даже не могла ничего сказать, хотя уже имела такую возможность.
Он рычал, и сопел, и приглушенно матерился, пробуя ее кожу на вкус, впиваясь зубами в шею, оставляя болезненные следы.
Кет ощущала себя так, словно ее мнет и терзает дикий зверь, жестокое неконтролируемое животное, которое не понимает человеческих слов.