– В семь часов домой приходит дочь миссис Розенфильд, Элизабет. Она работает сиделкой в больнице Сент-Джон. – Луз заговорщицким шепотом продолжила: – Ей семьдесят один год, но ей все еще нравится работать в неонатальном отделении интенсивной терапии, с младенцами. Так я с ней и познакомилась. Я – аттестованная сиделка и тоже работала в интенсивной терапии. Я люблю младенцев, но здесь мне нравится больше. – Она погладила свою подопечную по плечу. – Миссис Эр – очень славная женщина.

На губах старухи появилась добродушная улыбка. Кто-то напудрил ей лицо, накрасил веки синими тенями, наманикюрил ногти. Воздух в комнате был спертым и густым. Розы и гаультерия.

– Что еще вы можете рассказать нам о Селене Басс? – напомнил Майло.

– Хм-м, – протянула Луз. – Я уже говорила, она милая… пожалуй, чуть застенчивая. Похоже, она не любила долгие разговоры. Я никогда не слышала, чтобы Элизабет жаловалась на нее, а Элизабет любит пожаловаться.

– Полное имя Элизабет?

– Элизабет Майер. Она вдова, как и ее матушка. – Горничная опустила глаза. – У нас троих это общее.

– А, – произнес Майло. – Сочувствую вашей потере.

– Это было давно.

Миссис Розенфильд снова улыбнулась. Трудно было понять, чем была вызвана эта улыбка.

– Кто живет во второй квартире? – спросил Майло.

– Мужчина, француз, его почти никогда не бывает дома. Он профессор; думаю, преподает французский язык. Чаще всего он во Франции. Вот как сейчас.

– Как его имя?

Луз покачала головой.

– Извините, вам нужно спросить у Элизабет. За два года я видела его всего пару раз. Симпатичный мужчина, с длинными волосами – как у того актера, такого тощего… Джонни Деппа.

– Похоже, у вас тут довольно тихое местечко, – заметил Майло.

– Очень тихое.

– К Селене когда-нибудь приходили друзья?

– Друзья – нет. Один раз я видела ее с парнем, – сказала Луз. – Он ждал Селену на тротуаре, и она села в его машину.

– Что это была за машина?

– Извините, я не видела.

– Вы можете описать его?

– Он стоял ко мне спиной, и было темно.

– Высокий, низкий? – спросил Рид.

– Среднего роста… ах да, точно одно – у него не было волос, бритая голова, как у какого-нибудь баскетболиста. От его головы отражался свет.

– Этот мужчина был белым? – уточнил Рид.

– Ну… – промолвила Луз, – не черным, точно. Хотя я полагаю, что он мог быть светлокожим черным. Извините, я видела его только со спины; полагаю, он мог быть кем угодно. Он что-то сделал с Селеной?

– Мэм, на данный момент у нас даже нет подозреваемого. Вот почему все, что вы видели, может оказаться важным.

– Подозреваемый?.. Так она…

– Боюсь, что да, – подтвердил Рид.

– О нет. – Глаза горничной увлажнились. – Это так грустно, такая молодая… о, Боже… Жаль, что мне больше нечего вам рассказать.

– Вы и так сказали многое, – заверил ее Майло. – Не сообщите ли ваше полное имя, для протокола? И контактный телефон.

– Луз Елена Рамос. Не опасно ли оставаться здесь?

– У нас нет причин так думать.

– Ох, – вздохнула Луз. – Мне немного боязно. Лучше поберечься.

– Я уверен, что с вами все будет в порядке, мисс Рамос, но осторожность никогда не повредит.

– Когда вы приехали, я догадалась, что что-то случилось. Проработав в больнице восемь лет, начинаешь понимать, как выглядят плохие новости.

Жилище Селены Басс, площадью в четыре сотни квадратных футов, несло следы своего гаражного прошлого.

Потрескавшийся бетонный пол был покрашен бронзовой краской и отлакирован, но сквозь лак проступали масляные пятна, в воздухе витал слабый запах смазки и бензина. Низкий потолок из побеленного гипсокартона делал комнату тесной. Стены были отделаны тем же материалом, небрежно прикрепленным к деревянной обрешетке. Были видны проклеенные скотчем швы; головки гвоздей торчали тут и там, словно юношеские угри.