Мама позвала барышню в заднюю комнату, чтобы снять мерки, я двинулась следом — помогать. А Майра собралась подать кавалеру чая и занимать его разговорами, покуда мы не освободимся.

Так у нас было заведено.

Однако кавалер повелительно указал пальцем на меня:

— Пусть она подаст.

Что ж, кто платит, тот и чаи заказывает.

Водовар в примерочной мы держали для клиентов, да и сами за работой любили угоститься чайком. Угли в жаровне были горячие, так что управилась я споро. Составила на поднос всё, что полагается, не забыв колотый сахар, мёд и пастилу, и вернулась в зал.

Кавалер Льет расселся на диване, положив рядом с собой шапку и расстегнув шубу. Под мехами он оказался совсем не толст, видимость полноты создавало обрюзгшее лицо, казавшееся ещё шире из-за светлой вайнской бородки.

Мёд пах липой и летом, над чашкой вился парок. Я придвинула чайный столик к дивану и хотела отойти, но кавалер схватил меня за запястье:

— Сядь-ка, красавица.

— Что вы, нам не велено!

Пусть считает меня работницей, боящейся хозяйского гнева.

— Сядь, я сказал.

В тепле Льет успел вспотеть, его рука была горячей и влажной, но держала, будто тисками, так просто не вырвешься. А бить заказчика сахарницей по лбу — дело неблагое.

Он стянул с пальца перстень с кровавым камнем. Неужели рубин? Какой большой!

— Нравится? Подарю, если поедешь со мной в Альготу.

Кавалер попытался вложить перстень мне в руку. Я вырвалась и вскочила, но от крепкого, до боли, щипка увернуться не смогла.

— Ишь, коза! Грех такое богатство в глуши хоронить, — глаза Льета плотоядно блеснули. — Поехали. Настоящей дамой тебя сделаю. В шелках будешь ходить, во дворцах танцевать, прислугу гонять в хвост и в гриву. А?

— Что вы такое говорите, кавалер! — напоказ ужаснулась я. Руки чесались плеснуть кипятка в гнусную рожу. — Как можно!

— Брось ломаться.

Он привстал с места, и я попятилась.

— Не хочешь? Ладно, неволить не буду. Но подумай хорошенько. Мы в доме Снульва остановились, знаешь такой? Пробудем до послезавтра. Надумаешь, приходи.

Остаток вечера мы спешно кроили и сшивали муляж из дешёвого муслина. Завтра на барышне всё подгоним; если надо, подправим фасон. Получим задаток, и пусть катятся в свою Альготу — гладкой им дороги, попутного ветра. А мы по муляжу будем платье шить. Свадьба через месяц, успеем.

Майра чуть не плакала от зависти:

— Какая фигурка! А личико!.. Почему одним всё, а другим ничего? И у папаши денег что воды в море!

— Папаша — скотина, — не удержалась я.

— Но богатая скотина! Глаз на тебя положил, — Майра закончила пришивать оборку к подолу и упёрла руки в боки. — А ты? Сбежала, как маленькая. Распустила бы завязки, — она похлопала себя по плоской груди, — так он бы не то что свадебное платье, целый гардероб у нас заказал!

— Майра! — возмутилась мама. — Ты в своём уме?

— А что? Дано богами — пользуйся!

— Карин надо думать о репутации. Что скажет господин Стир?

Я бросила расправлять складки на платье.

— Моя репутация господина Стира не касается. Я не выйду за него, сколько раз повторять.

Нотариус Арнульф Стир, вдовец сорока четырёх лет от роду, был не единственным, кто сватался ко мне, но из всех женихов он один превосходил нас достатком. Прочие имели виды не столько на меня, сколько на ателье, хотя каждый при случае норовил зажать в тёмном углу, как бы скромно я ни одевалась и как бы строго себя ни держала. Каждый, кроме господина Стира. Этот только ел глазами, потихоньку багровел и покрывался испариной — весь, от тугого крахмального воротничка до залысин на лбу. Будь я обычной девушкой, всё равно бы за такого не пошла. Страшно.