— Ещё пара таких заказов, — сказала мама, нашивая на кайму фаты одно жемчужное зёрнышко за другим, — глядишь, и убытки покроем.

— Да уж, зима в этом году! — Грохот стих. Майра убрала ногу с педали, радуясь возможности передохнуть. — Сплошное разорение, а не зима. И куда Белый Граф смотрит? Совсем разленился!

— Он один, страна большая, везде не поспеть, — мама не поднимала глаз от шитья.

— Раньше-то поспевал.

— Раньше и зимы мягче были. А с этой, видно, не совладать, — жемчужины в маминых пальцах мерцали, как угольки, невесомая дымка струилась утренней зарёй. — Стихия сильнее человека, что ни говори.

Они с Майрой похожи, как и подобает матери и дочери. Не то что я — будто кукушонок в чужом гнезде. Обе невысокие, белокожие, темноволосые, с глазами серыми, как море в шторм. Истинные ригонки. Но мама красивее, хотя ей пятьдесят, а Майре двадцать. Когда улыбается, и вовсе глаз не отведёшь. Жаль, улыбается мама только заказчикам.

Но иногда её можно рассмешить.

— Белый Граф, — сказала я, — королевской невесте пути расчищает. Не до прочего ему!

У Майры заблестели глаза:

— Вот бы она к нам завернула! А что? Будущая королева Ригонии обязана чтить наших богов. Свену и Свяне перед свадьбой поклониться — святое дело. Подумаешь, крюк! Она же, небось, через Лейр поедет? Оттуда до Свеянска всего-то пятьдесят миль.

— Сущая мелочь! — подхватила я. — А из храма — прямиком в ателье госпожи Эльс. Где ещё королеве платье шить?

Мы дружно засмеялись.

В этот момент в приёмном зале брякнул колокольчик.

— Карин, — сказала мама.

Будто я не помню, что сегодня моя очередь встречать заказчиков!

Скинула рабочий халат и поспешила в зал, на ходу обирая с себя нитки. Если занимаешься шитьём, нитки будут повсюду и всегда — сколько ни осторожничай. Маме с Майрой проще, у них наготове длинные расшитые жилеты на удобной застёжке. Если понадобится, вмиг набросят и выйдут. Моя же доля нынче иная.

В зале у нас всё устроено, как в столичных салонах: манекены из воска в самых роскошных платьях, на полках лучшие ткани, под окном мягкие диваны. Не стыдно перед клиентами, даже самыми богатыми и требовательными.

А именно такие к нам и пожаловали.

Барышня, румяная с мороза, в белом горностае, господин — в соболях, шуба до пят крыта чёрным кастором, в меховых рукавицах трость, сам грузный, солидный, лицо тяжёлое.

Она — сразу к платьям. Он смахнул с бородки иней, потопал сапогами, оббивая снег — для кого скребок у крыльца поставлен да веник положен? — и приготовился скучать. А тут я. Господин сейчас же ожил и прилип ко мне взглядом. В дежурные дни я тоже манекеном служу. Вернее, куклой.

В Альготе куклы в большой моде. Газеты пишут, у королевы-бабушки целая комната под коллекцию отдана.

Особо славятся куклы-невесты из мастерской госпожи Свон — Королевна, Купчиха и Крестьянка. Вот мама и придумала одеть меня в свадебный крестьянский наряд, чтобы стала точь-в-точь как та кукла: пшеничные локоны, синие глаза и стати здоровой сельской девки, подчёркнутые тугой шнуровкой и пышными юбками. Такой я, по воле богов и отцовской крови, уродилась на свет — хоть сейчас в витрину!

Заказчицы видят и ахают. Отцы и братья, увязавшиеся с ними, пускают слюни — и платят не скупясь.

Вот и нынешний господин смотрит, будто лис на цыплёнка, только не облизывается.

На благородного не похож, скорее купец или мануфактурщик. Насчёт барышни слёту не поймёшь. Наряжена, как принцесса, но при деньгах это не диво. В движениях изящна, спину держит прямо, ступает, будто плывёт, а прехорошенькая — не помню, когда ещё таких видела.