Матрена устала. Последние две недели она работала, как лошадь – с раннего утра до поздней ночи. Яков Афанасьич загружал ее непосильной работой, а если она по какой-то причине не справлялась с ней, хлестал ее розгой по спине, таскал по кухне за косы.

– Лоботряска! Лентяйка! Неряха! – кричал он на весь дом, страшно кривя и разевая рот, – Зря я поверил твоей тетке! Зря послушал ее сладкие речи о том, какая ты хорошая хозяйка! Ты ничегошеньки не умеешь, едва справляешься с самой простой работой! Только платья да платки на уме!

Прокричавшись, свекр снова набрасывался на нее с кулаками и бил, бил Матрену, не жалея. По его мнению, только так можно было приучить молодую сноху к труду. Никто в доме даже не пытался помочь бедной девушке. Свекровь только укоризненно качала головой, она считала, что муж полностью прав. Так ей и надо, этой шустрой и дерзкой черноглазой девице. Настасья боялась высунуться из своей комнатушки, только жалостливо смотрела на Матрену в их редкие встречи. Тихон тоже не мог защитить жену, его не было дома, отец отослал его на сенокос.

Это была месть Якова Афанасьича, и она, как он и грозился, была жестока. Матрена была готова терпеть до последнего, но в одну из ночей свекр заглянул к ней в комнатушку. Испугавшись, девушка вскочила на ноги и схватила лопату, которую теперь всегда держала рядом с собой на всякий случай.

– Не подходи! – яростно прошептала она.

Мужчина остановился, усмехнулся недобро.

– Разве ты не наработалась еще, Матрена? Даже в спальне, и то с лопатой, – насмешливо проговорил он.

Матрена сжала зубы. Ей было неприятно, что свекр смотрит на нее. Взгляд его скользил по ее телу, и она чувствовала, что покрывается от этого мерзкой черной грязью.

– Я тебе маковые калачи принес. На, держи, полакомишься. Авось, подобреешь. Больно уж ты злая, как я погляжу.

Яков Афанасьич протянул Матрене связку ароматных калачей, но она даже не взглянула на них, хоть и была голодна – сегодня ее лишили ужина, а завтрак был до того скудный, что к вечеру Матрена едва волочила ноги от голода.

– Не дури, Матрешка. Хватит уже. Смиришься – все для тебя будет: и калачи, и пряники. Если ко мне с добром, то и я с добром. Настасья, вон, не артачится, и все в обновках ходит. А ты… Ох, упрямая!

Яков Афанасьич сделал шаг по направлению к снохе, но она снова замахнулась на него лопатой.

– Ладно, обожду еще немного. Авось образумишься, – недовольно пробубнил он, – а калачи Настасье отнесу, уж больно она их любит.

С тех пор прошло уже несколько дней, а Матрену все так же продолжали загружать работой и наказывать за каждый пустяк. Яков Афанасьич ждал, когда она не выдержит и покорится ему, но Матрена не собиралась угождать свекру в его похотливых желаниях. Он был ей противен, одна мысль о близости с ним вызывала бурю в ее душе. Она работала, ежесекундно проклиная его, желая ему смерти.

Вот и сейчас, вычистив хлев, она оперлась на вилы и проговорила:

– Да чтоб тебе худо было, подлый Кощей!

Потом она присела отдохнуть на солому лишь на минутку, но не смогла справиться с усталостью и уснула под стук дождя. Спустя какое-то время дверь хлева скрипнула, и темная тень скользнула внутрь.

– Матрена! Матрена! Ты здесь? – позвала Настасья, всматриваясь в темноту.

Матрена испуганно открыла глаза и долго не могла понять, где она, и кто ее зовет. Она схватила вилы, лежащие рядом, и завопила во все горло в темноту:

– Убирайся прочь!

Разбуженные свиньи испуганно захрюкали, забегали по загонке, Настасья взвизгнула, торопливо отскочила в сторону.