Британцы оказались захвачены врасплох и моментально утратили инициативу на первом, самом рискованном этапе боя. Собственно, происходящее было как раз тем, к чему их никто и никогда всерьез не готовил. Слишком уж они привыкли быть атакующей стороной и сейчас расплачивались за пренебрежение к противнику.

Борта кораблей соприкоснулись с глухим стуком, и абордажники, потерявшие от ответного огня британцев двоих, тут же намертво пришвартовали их друг к другу. И тут выяснилась еще одна проблема англичан – борта шлюпа были заметно ниже, чем у торгового судна. Так что последний ружейный залп ушел по англичанам сверху вниз в комфортных условиях, а потом им на головы посыпалась размахивающая оружием и матерящаяся на русском и испанском живая волна.

Рукопашной схватки как таковой не получилось – англичане так и не успели что-либо организовать или даже просто добраться до оружия. Дрались тем, что было при себе, а этого было немного. Конечно, их было заметно больше, чем атакующих, но на палубе находилась лишь часть команды. Кто-то был у машин, кто-то просто в трюме… Возможно, сохрани они командование, и результат мог быть иным, но как раз этого и не случилось. Вначале Гребешков, человек северный и к топору привычный, метнул сей плотницкий инструмент и раскроил череп английскому капитану, затем Сафин, с разбойничьим посвистом раскручивающий вокруг себя не достигшую в прошлый раз цели кошку, ловко зацепил ей какого-то английского офицера и буквально приколол его к фальшборту. На того лейтенанта-морпеха, что взял в плен Верховцева и его людей, набросились сразу четверо испанцев. Одного он успел рубануть саблей, но трое других буквально истыкали его навахами… На этом, в принципе, все и закончилось. Недавно еще опытная, крепко спаянная железной дисциплиной команда превратилась в толпу испуганную, обыкновенную. И, хотя кое-кто еще пытался сопротивляться, их в считанные минуты загнали на корму, где под прицелом ружей вынудили сдаться. После чего совершенно без боя скрутили машинную команду, на чем бой, собственно, и был закончен.

Ан нет, не закончен. Тот корабль, который тащил за собой шлюп и о котором поглощенный скоротечным боем Александр и думать забыл, напомнил внезапно о себе грохотом выстрелов и воплями. Судя по всему, с него не сняли команду, просто загнали ее в трюм, оставив несколько морских пехотинцев для контроля, плюс рулевого, чтобы он этой махиной, раза в полтора большей, чем «Санта-Изабель», управлял.

Так вот команда, видать, услышала шум боя и пришла к выводу, что это – шанс. И рванула наверх, сметая немногочисленную охрану. Несколько выстрелов в упор по толпе – это кровь и боль, но остановить прущую вперед толпу не так-то просто. Англичан попросту смели. И все бы хорошо, вот только не учли атакующие кое-какие нюансы. Точнее, просто не знали о них.

На тот момент, когда началась атака на английский шлюп, трофейный корабль уже освободился от буксира. Даже не просто освободился, а успел отстать – видимо, планировалось отдать якорь чуть в стороне и дальше от берега. Вот только манёвр пока не начали, идя по инерции, постепенно отставая. Когда «Бульдог» оказался взят на абордаж, британцы на трофейном корабле промедлили. Затем начался бой уже у них, а корабль тем временем, лишившись и намека на управление, постепенно приближался и как-то вдруг догнал своего пленителя.

Все немного ошалели, когда над кормой шлюпа нависла вдруг махина парусника, и он начал медленно и плавно, с приличествующей такой громаде неторопливостью, наваливаться на сравнительно низкобортный боевой корабль. В обычных условиях он получил бы дополнительный импульс и сдвинулся вперед, отделавшись сравнительно небольшими повреждениями, но сейчас его намертво удерживал стоящий на якоре «испанец». И удар получился что надо – огромная масса отличается соответствующей инерцией, и малая вроде бы скорость оборачивается чудовищной нагрузкой. Заскрипело дерево, шлюп, подмятый форштевнем «купца», резко осел на корму. Мутная прибрежная вода с восторгом хлынула ему на палубу и через открытые люки обрушилась в трюм.