На околице Рязани спешно соорудили выставку достижений. Была она сказочно красива и – неправдоподобна. Одно из зданий размером с небольшую виллу миллионера, вычурное и претенциозное, должно было изображать дом рядового колхозника. Но само-то село оставалось прежним – без дорог, с обветшавшими избами, разваливающимися хозяйственными постройками…

Чудо не состоялось…».

Чудо не состоялось, зато произошла трагедия. «Мясной налог» Рязанской областью был выполнен, но в то же время нанес ей непоправимый удар. Ведь, чтобы сдержать данное Хрущеву обещание, Ларионов распорядился забить весь приплод, а также большую часть молочного стада и производителей, «присовокупив» под расписку весь скот, выращенный колхозниками в своих хозяйствах. Однако и этого количества мяса оказалось недостаточно. Тогда были организованы закупки скота в соседних областях за счет средств из общественных фондов, предназначенных для приобретения машин, строительства школ, больниц и т. д. «Мясной налог» ударил не только по всем колхозам и совхозам области, но и по всем городским учреждениям; сдаваемое государству (по чисто символическим ценам) мясо исчезло из продажи.

В итоге поголовье скота в области уменьшилось по сравнению с 1958 годом на 65 %, падение производства зерна составило 50 %, поскольку колхозники, у которых под расписку «временно» изъяли скот, отказывались обрабатывать колхозные земли. На продаже мяса колхозы области понесли убыток в 33,5 млн. рублей. В итоге Хрущев тут же сменил пряник на кнут и решил поменять руководство Рязанского обкома, а Ларионова лишить звания Героя Соцтруда. Пленум по этому вопросу должен был состояться 30 сентября 1960 года. Не дожидаясь этого события, за 8 дней до Пленума, Алексей Ларионов покончил с собой.

После этого самоубийства власть, кажется, впервые осознала, что дело зашло слишком далеко. А когда грянул скандал с приписками в Таджикистане, она и вовсе принялась «закручивать гайки». Сначала появился Указ «о приписках», затем репрессии были ужесточены: Хрущев, возобновив сталинскую практику, попросту приравнял хозяйственные преступления к измене родине и стал за это расстреливать людей. Правда, не высокопоставленных, а из среднего руководящего звена – стрелочников. После этого волна приписок резко спала.

Между тем на том же ХХI съезде КПСС в 1959 году было принято постановление «О контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы». И там перед Узбекистаном ставилась задача довести объем производства хлопка-сырца от 3,4 до 3,7 миллионов тонн, или около 60 % всего общесоюзного производства. По сути это были вполне выполнимые цели, если иметь в виду, что в том же 1959-м республика сдала государству 3 млн. 163 тыс. тонн хлопка. Однако Центр не учитывал различные побочные факторы: например, погодные условия. В итоге уже в следующем году, из-за засухи, республика не выполнила план и сдала всего 2 млн. 830 тыс. тонн хлопка. По сути, со своими обязательствами справились только две области – Самаркандская (345 тыс. тонн) и Хорезмская (265 тыс. тонн), а остальные свой план провалили.

Однако в 1961 году, несмотря на такие же плохие погодные условия, республика смогла выполнить план и сдала 3 млн. 600 тыс. тонн хлопка. Правда, попотеть пришлось изрядно, выведя на поля огромное количество людей, в том числе и школьников. Но иначе было нельзя, поскольку все это вписывалось в объявленную Центром кампанию «догнать и перегнать», противиться которой регионы не могли – как говорится, себе дороже. Если, к примеру, представить себе, что Рашидов решительно бы воспротивился диктату Центра, то судьба его была бы решена в одночасье – он разделил бы судьбу руководителя Казахстана Д. Кунаева, которого, как мы помним, спустя всего два года после назначения в 1960 году Хрущев снял с руководства республикой именно за слишком строптивый нрав (как мы помним, тот не хотел переносить столицу из Алма-Аты в Акмолинск и переименовывать его в Целиноград). Учитывая, что в Узбекистане только за 1950-е годы поменялось целых четыре (!) 1-х секретаря ЦК КП, то вполне объяснимо желание Рашидова не повторять ошибок Кунаева. Ведь в случае отставки Рашидова никто не мог дать гарантию, что Хрущев не задумает прислать в Узбекистан руководителя из «варягов» – кого-нибудь из славян. А этого узбекская элита (как и любая республиканская) больше всего опасалась. Поэтому Рашидов по сути находился между молотом и наковальней: ему приходилось учитывать интересы собственной элиты и одновременно не гневить Хрущева, соглашаясь с большинством его указаний.