Ветер взвился вокруг меня еще сильнее, но княгиня была не робкого десятка. В ее взгляде появилась боль и отчаянная решимость:

— Да что ты понимаешь, девчонка?! Это не тебя предал и опозорил муж! Не в твой дом привет прижитое на стороне дитя! Не тебе приходится краснеть от колких замечаний подруг каждый раз, когда о ней заходит речь!

Я вспомнила своего не состоявшего жениха, боль и растерянность, что испытывала в момент, когда застала его со своей подругой… И я смогла бы понять эту женщину, если бы не одно но: Марья не виновата, что ее отец кобель, а для родной матери оказалось лучше отдать ребенка ему, и пальцем не пошевелившему, чтобы примирить свою жену с плодом своей измены. Но я понимала и то, что вымещать свою боль и обиду на беззащитном ребенке — низко и недопустимо!

— Маменька, она совершенно не виновата, что папенька вам изменил! Не виновата, что сумел проявить свой характер, лишь когда принес ее в ваш дом! Не виновата, что вы сами не смогли осознать простую истину, что издеваться над беззащитным ребенком грешно и недостойно не только княгини, но любого думающего существа! Даже звери так не поступают!

— Она виновата в том, что появилась на свет! — раздувая ноздри и сжимая губы в тонкую нить, процедила княгиня.

У меня от этих слов сорвало крышу. И в это же мгновение воздух раскрасился идущим по той же спирали пламенем, цвет которого был удивительно похож на цвет волос всех представителей рода Раевских. Вот тут маменька испугалась. Да я и сама впала в шок и контролировать буйство стихии была не в состоянии — просто не представляла, как это можно делать! К моему удивлению, княгиня не бросилась в страхе прочь, напротив, она подбежала ко мне и с искренним беспокойством прокричала:

— Дусенька, успокойся! Ради Бога, успокойся! Тебе нельзя так нервничать, особенно когда твоя сила только ожила! Ты можешь выгореть!

Легко сказать успокойся, когда вокруг бушует огненный дракон, рядом еле дышит от оскорблений и осознания своей незавидной участи сестра, а маменька кричит о выгорании! Меня потряхивало от переизбытка эмоций, и огненный шквал взвился ввысь еще активнее! Одно радовало — огонь не обжигал меня саму, иначе я бы имела все шансы подкоптить свой горячо любимый филей.

— Мамочки… — вырвалось у меня пискляво.

— Дусенька, солнышко мое, успокойся! Обещаю, я никуда не выгоню Марью и буду заботиться о ней, как о своей дочери! Только успокойся, милая!

Меня обещание порадовало, и пламя немного опало, сделавшись более прозрачным. Сережка изо всех сил стискивал кулаки. Марья лила слезы и держалась ладошками за щеки. А княгиня… Княгиня притянула к себе обоих и обняла. Марья вздрогнула, а потом уткнулась в грудь женщины и разрыдалась пуще прежнего. Сережка, по-моему, просто обалдел от такого поворота событий, а меня внутри будто что-то отпустило, и пламя с ветром опали, оставив после себя ровный выжженный круг. Ноги тут же перестали держать, и я опустилась на одеяло. В ту же секунду ко мне бросились все трое и принялись обнимать. Только в это мгновение княгиня позволила себе заплакать, прижимая мою голову к своей груди и целуя в макушку.

— Дусенька, доченька моя, живая! Такой выброс сил пережила — и живая! Немыслимо!

Марья и Сережка тоже жались ко мне, не забывая говорить, как рады, что я здесь, с ними, и что этот страшный огонь, наконец, пропал.

Когда ажиотаж немного сошел на нет, княгиня вздохнула:

— Простите меня, Дусенька… И ты прости, Марья…

В этот момент в саду зашумело — начался теплый летний дождь, который своими ласковыми касаниями, казалось, омывал саму душу.. Мы подставили ему лица, Сережка высунул язык и стал ловить капли, смешно морща веснушчатый нос. Но дождь быстро начал переходить в ливень, и мы бегом понеслись в сторону дома. В какой-то момент Марья выбежала вперед и начала кружиться на месте, широко расставив руки, и, как Сережка до этого, ловить языком капли дождя. Маменька сначала нахмурилась, но в следующее мгновение точно так же раскинула руки и начала кружиться, крича во все горло: