Все это выпалил сухопарый старичок — непревзойденный мастер по обучению светским манерам. Я сама долгое время брала у него уроки. Увы, этого самого времени у Калеба совсем не было.

Лицо Родригеса покраснело, он выпрямился, а я почувствовала эмоции небывалой силы, настоящую волну. Внутри все обожгло огнем, а свет в доме замигал и погас.

— Калеб, держи себя в руках! — подлетел к нему Алонсо.

— В руках? Да он же не владеет своим телом! Какие руки?! — воскликнул мастер Ефим.

Предчувствуя бурю, я подхватила старичка под руку и потащила его по направлению к выходу.

— Успокойтесь, Ефим Андреевич.

— Ах, Вера! Это такой трудный случай! А ты знаешь, что я свою работу делаю хорошо! Но он… И так мало времени… Совершенно никакого таланта! Никакой породы. Не то что ты! Одна из учениц, которыми я горжусь!

Похлопывая мастера по руке, я проводила его к распорядителю и попросила напоить чаем. Когда возвращалась, дневное освещение уже починили, а Алонсо что-то выговаривал Калебу на испанском.

— Думаю, нам лучше вылететь пораньше, сегодня обещали снегопад, — предложила я.

И у меня будет немного времени, чтобы успокоить Родригеса.

— Да, пожалуй. Чревато заставлять императора ждать, — заметил Ратский.

Конечно, Калеб уже видел достопримечательности столицы, в том числе и культурные памятники, и музеи. Но когда мы, взлетев с аэроплощадки, достигли центральной городской зоны с дворцовым комплексом, он внезапно замер, пристально вглядываясь вниз.

Там, в центре Петербурга, во всей красе раскинулся грандиозный ансамбль Зимнего дворца, многие века олицетворяющий величие и силу России. Он и по сей день выглядел по-настоящему великолепным. Особенно сейчас, когда являлся островком исторической и размеренно-романтичной России прошлого в современном техногенном мире. Дворец стал незыблемым символом величайшего наследия. Напоминал об истоках становления современной мощи и служил неизменным напоминанием о фундаментальной оси развития государства — о царской монархии. Его внешний и внутренний вид не меняли, стремясь соответствовать космофизическим веяниям современности. Наоборот, сохраняли чарующую помпезность и уникальную красоту истории. Дворец сам стал историей…

При первом же взгляде на него в душе Родригеса пробудился невольный трепет восхищения. Дворец выглядел, как и было задумано, непохожим на другие. Особенным! Сильно выступающие крылья обращенного к Адмиралтейству западного фасада образовывали парадный двор. Такое же архитектурное решение было и у восточного торца здания.

Северный фасад, обращенный к Неве, был богато декорирован двухъярусными белыми колоннами, воспроизводящими эффектную игру светотеней. Главный — южный — фасад, ориентированный на Дворцовую площадь, отличался тремя въездными арками. Светло-зеленая окраска стен выгодно контрастировала с белизной колонн. Декоративность здания еще больше усиливалась прихотливыми изгибами сложных карнизов и многообразными наличниками окон. В их композицию были включены головки амуров, львиные маски и причудливые завитки, характерные для стиля барокко.

Весь внешний вид когда-то царской резиденции призван сообщать о мощи и величии государства Российского.

Наш аэрокар на мгновение завис над Невой, лед еще не успел сковать реку, и сейчас, в ее темных водах, полностью отражался дворец. А мириады снежинок, кружащих вокруг и облепляющих его стены и окна, добавляли мистической интриги общей картине. И хотя за время его службы дворец еще больше расширили, достроили и усовершенствовали, все равно все хозяева пытались сохранить первозданный облик и дух России с тысячелетними традициями.