Однако все уже было решено, и успокоенный мной, погрузившийся в легкую дремоту Александр Македонский, вдруг неожиданно для своих слуг, ни с того ни с сего, вскрикнул, а я смотрела, как Калеб прячет прибор.

Сделав свое дело, мы ушли из прекрасных висячих садов, растущих не только на воде, которую день и ночь качали из Евфрата, но и на крови рабов, что умирали ради чуда, не предназначенного для Вавилона.

А через несколько часов все было кончено, Владыка Востока Александр Македонский умер, а следом за ним погибнет и Вавилон.

Еще один сегодня умер раб

Без слов пощады, злости и обиды.

Над ним сомкнулся многолапый краб —

Висячие сады Семирамиды.

Влюбленный царь не смог снести упрек.

Он не жалел ни денег, ни рабов

Для радости супруги благородной.

Рабы построят сад в кратчайший срок.

Они — рабы, не нужно им гробов,

И почва станет дважды плодородной!

Восходит человечества заря,

И истины пока что не избиты.

О чем-то тихо ветру говорят

Висячие сады Семирамиды...[1]

***

Утром уже я вошла в комнату Калеба, когда он спал. Специально ради такого дела поставила будильник. Родригес, раскинувшись звездой посреди постели и закутавшись при этом в одеяло, мирно посапывал.

Я рывком раздвинула шторы и направилась прямиком к кровати, чтобы растолкать творца. Тот, разлепив глаза, удивился:

— Вера? Что ты здесь делаешь?

— Тебя бужу.

— А сколько времени?

— Четыре утра.

Застонав, мужчина накрыл голову подушкой.

— Принесу воды.

На меня недоверчиво посмотрели из-под укрытия.

— У нас сегодня второй день «обычной жизни для живца».

До того как Родригес поднялся, все, что я услышала, было ругательствами на испанском.

— Надеюсь, сегодня мы не будем мотаться?

— Нет, — улыбнулась я, — но ты должен надеть ту теплую спецодежду, которую тебе принесут.

Не дождавшись ответа, сама отправилась переодеваться.

Около машины Калеб лишь спросил:

— Мы ведь не будем в такую погоду заходить в воду?

— Нет, — покачала головой я, и мы отправились в деревеньку недалеко от Цитадели.

Весь путь занял у нас всего несколько минут, потом немного пешочком, и мы… на озере. Примерно на его середине.

Там нас уже поджидал пожилой мужчина, закутанный ничуть не хуже нас, зато с широкой улыбкой.

По лицу Калеба ясно было видно: он не понимает, чему можно улыбаться в пятом часу утра, когда на улице собачий холод, а мы находимся в снегу посреди чистого поля.

— Калеб, познакомься, это Дмитрий Михайлович. Он живет здесь неподалеку.

— Рад знакомству, — вежливо кивнул творец, пожимая руку.

— Дмитрий Михайлович, это как раз и есть наш познаватель русских традиций.

— Познавать — это хорошо, — хмыкнул в усы мужчина. — И парень здоровый. Помоги-ка просверлить три горловины.

— Чего? — удивился Родригес.

— Вот, втыкаешь это приспособление в лед и крутишь.

— Мы что, на льду?! — в панике начал оглядываться творец.

— А где же еще? — неподдельно удивился Дмитрий Михайлович и заставил-таки Родригеса сверлить горловину. Когда все было готово, Михалыч сам прикормил рыбу, дал специальные удочки и объяснил, как ими пользоваться.

— Мы что, утром, в мороз, будем ловить рыбу?! — все еще неверяще спросил Калеб.

— Да, — подтвердила я, уже усаживаясь.

Автоматически на свое место опустился и творец.

— Просто сидеть и ловить? — еще раз уточнил он.

— Да, — подтвердил Михалыч.

— А потом?

— Потом жарить и есть.

— Да мы здесь заледенеем! — решил пожаловаться Калеб.

— Мы тепло одеты, да и грелка есть.

— Грелка?

Михалыч вытащил бутылку водки. Опознав напиток, Калеб застонал.

— Тихо ты, рыбу распугаешь! — шикнул на него мужчина, и мы погрузились в процесс ловли.