– Вот вам мой ответ, – говорит Меллинджер, личный секретарь президента, – а утром вы получите еще один. Теперь у меня есть доказательства, что все вы тут до единого – участники заговора. Представление окончено, господа.

– В нашей пьесе есть еще одно действие, – вставляет губернатор. – Вы, кажется, тот конторщик, которого президент нанял переписывать письма и открывать дверь? А я здесь губернатор! Сеньоры! Призываю всех вас, во имя нашего дела, хватайте этого человека!

Заговорщики вскочили на ноги, отодвигая и роняя свои стулья, и вся их разноцветная банда устремилась в атаку. Я увидел, что Меллинджер допустил ошибку, когда решил собрать всех врагов в одном месте, чтобы устроить шоу. Вообще-то, я думаю, что в тот день он совершил еще одну ошибку, но не будем об этом, поскольку наши с Меллинджером представления о том, что такое честное предприятие, различались в плане мнений и точек зрения.

В этой комнате было только одно окно и одна дверь, и они находились в противоположной от нас части комнаты. А тут пятьдесят с лишним латинцев валят всем скопом к выходу, чтобы создать препятствие успешному прохождению законопроекта Меллинджера. Можете считать, что нас было трое, поскольку и я и Генри одновременно провозгласили, что город Нью-Йорк и племя чероки будут болеть за слабейшую команду.

Казалось, выхода нет, но тут Генри Хорсколлар нагрелся до точки кипения и вмешался в ход событий, блистательно продемонстрировав преимущества образования, когда его наносят поверх природного ума и прирожденной утонченности американского индейца. Он встал и пригладил волосы обеими руками, зачесывая их назад, ну точно как делают маленькие девочки перед тем, как сесть за пианино.

– Ставайте за мной, вы оба, – говорит Генри.

– Что вы задумали, вождь? – спрашиваю я.

– Я буду прорываться по центру, – говорит Генри на своем футбольном жаргоне. – Их много, но во всей их команде нет ни одного стоящего защитника. Не отставайте от меня. Вперед!

Затем этот образованный индеец издал своим ртом такую шумовую аранжировку устрашающих звуков, что неприятельский отряд приостановил свое наступление, и все латинцы погрузились в задумчивость и нерешительность. Как мне показалось, эти звуки были чем-то средним между боевым кличем карлайлского колледжа и кричалками спортивных болельщиков университета чероки. И тут он ринулся на шоколадную команду с такой скоростью, как будто им выстрелили из рогатки. Своим правым локтем он опрокинул на поле губернатора и проделал в толпе небольшую улочку, достаточно широкую, чтобы женщина могла пронести по ней стремянку и ничего не задеть. Все, что оставалось сделать нам с Меллинджером, так это просто идти за ним.

Нам хватило всего трех минут, чтобы выбраться с этой улочки и добежать до штаба военной части, где Меллинджер сразу начал отдавать приказы. Тут же, как из-под земли, возникли полковник и батальон босоногих солдат, которые побежали вместе с нами обратно к месту проведения музыкального вечера. Однако к моменту нашего возвращения вся банда заговорщиков уже разбежалась. Но зато мы вернули себе наш граммофон и с высоко поднятыми головами торжественным маршем отправились обратно к казармам, поставив играть веселую арию «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая».

На следующий день Меллинджер отводит нас с Генри в сторону и начинает сыпать десятками и двадцатками.

– Я хочу купить этот граммофон, – говорит он. – Мне понравилась эта последняя мелодия, которую он играл на нашем званом вечере.