Только Ийлэ не готова всю оставшуюся жизнь бегать.

– Я… – Она облизала пересохшие губы. – Я их не убивала.

– В этом я не сомневаюсь.

– Почему?

Райдо усмехнулся. Ему идет улыбка, делает его мягче, хотя он и без того мягкий и только с виду грозный такой.

– Ну… хотел бы сказать, что ты не похожа на убийцу, но подозреваю, что это будет слабым аргументом. Если же серьезно, то, полагаю, их отравили. А тебе просто неоткуда было взять яд. Допустим, он был где-то в доме, скажем, спрятан… и у тебя получилось его изъять, тогда возникает вопрос, куда его добавить. На кухню тебя не допускали, верно?

Ийлэ кивнула.

– И к еде, полагаю, тоже…

Он дождался второго кивка.

– Нет, яд использовал кто-то, кто точно знал, куда и когда его добавлять. А когда – это не менее важно, чем куда. Он положил всех троих. Уцелей хоть кто-то… – Райдо вновь ущипнул себя за ухо. – Нет, тогда история сложилась бы иначе. – Он вздохнул и добавил: – Все очень точно рассчитали. Настолько точно, что это меня пугает. С кем они должны были встретиться?

– Не знаю.

– Ийлэ!

– Я и вправду не знаю. – Она поджала ноги и вцепилась в треклятую подушку. – Или думаешь, что меня ставили в известность? Да я… они вспоминали обо мне, только когда…

– Ийлэ, – произнес он мягче, – пожалуйста, подумай… просто подумай… вспомни тот день. Сможешь?

А разве у нее есть выбор? Есть. Райдо примет его. И тем сложнее его сделать.

– Я буду здесь. – Он протянул руку. – Это просто память…

Наверное.

– Я закрою глаза, да?

– Как хочешь.

– Закрою. Так вспоминается легче. Я раньше всегда, если хотела вспомнить что-то действительно важное, глаза закрывала… и теперь вот… я не боюсь, ты не думай.

– Не думаю.

– Просто… неприятно.

– Знаю.

– Но нужно, да?

– Да.

– Тогда… дождь шел. Здесь ранней весной дожди идут постоянно… и осенью тоже… вообще осень с весной очень похожи, но весной солнце более яркое, что ли… в тот день не было. И дожди шли давно, поэтому меня в дом забрали. Он сказал, что скоро все закончится…

– Тебе?

– И мне тоже. Я обрадовалась. Я так устала тогда, Райдо… и еще ребенок. Я поняла, что ребенок будет, но не хотела, чтобы он родился. И подумала, что будет замечательно, если нас наконец убьют. Я так долго ждала, когда же он решится… или нет, неправильно сказала. Ему не нужно было решаться. Он ведь не испытывал сомнений, когда собирался кого-то убить. Не решиться, а…

– Определиться?

– Именно. Определиться. Он был очень радостный. Сказал, что наконец-то все…

– Что «все»?

– Не знаю… я не подслушивала… я просто сидела…

– В сейфовой комнате?

– Да.

– Это… нормально? – Он спрашивал так, точно извинялся, что подобное может считаться нормой. Однако сам вопрос…

– Нет, – вынуждена была ответить Ийлэ. – Обычно меня держали или в подвале, или на улице… или в других комнатах, если ему хотелось. Он сам за мной пришел. И цепь снял. В подвале крюки есть, на них удобно закидывать было.

Теплые пальцы скользнули по щеке, успокаивая.

И тянет открыть глаза, стряхивая этот полусон-полуявь, затереть его, а то и вовсе избавиться раз и навсегда, но не время.

Ийлэ не убивала.

Почему-то сейчас становится важно доказать, что она и вправду не убивала…

Дождь шел. В подвале всегда сыро было и холодно, но в тот день особенно. Ийлэ лежала. Тогда она почти все время лежала, свернувшись калачиком, сунув руки под мышки, глядя в стену. И самой-то стены этой не видно, потому что свечей ей не оставляли, но Ийлэ чувствовала близость камня. Иногда она протягивала руку, и пальцы ложились на осклизлые блоки, нащупывали между ними протяжки строительного раствора. Трещинки. Или вот железные штыри креплений, которые уходили в камень, словно корни в землю.