Ну извините, господин Кляйншвитцер, все претензии отправляйте в Дармоншир.

— Тогда я зайду к вам с утра? — уточнила я.

— Конечно, ваше высочество, — сказал самый грустный маг на Туре, и я поспешила удалиться, пока меня не замучила совесть.

Хорошо, что Ангелины не было за ужином — задерживалась в Теранови. Она бы точно поняла, что со мной что-то не так. Меня просто потряхивало от возбуждения. Мариан с Васей еще не вернулись с Севера, а младшие сестренки и отец легко приняли мое объяснение, что завтра я еду на ипподром. Тяжесть и вялость как рукой сняло — и лишь тихий голос внутри укоризненно шептал мне, что я в очередной раз сбегаю от проблем, что не время пускаться в приключения. Я была с ним согласна. Но если не отвлекусь, точно убью кого-нибудь — и лучше пусть это будет Дармоншир. Заслужил.

Суббота, 17 декабря

Утром еще более печальный, чем вчера, Зигфрид открыл Зеркало — и я шагнула в огромный серый ангар. Прямо передо мной были распахнутые высокие двери, и за ними сверкало бесконечное заснеженное поле. А на нем ярким полосатым пятном выделялся подпрыгивающий на снегу воздушный шар.

— Вам точно сюда, моя госпожа? — с сомнением спросил Кляйншвитцер. — Я могу подождать вас.

Я огляделась — натянутые от потолка до пола наискосок тросы, высокий помост, маты внизу, полки с какими-то сумками. Сердце застучало быстрее. Не может быть. Я всю жизнь об этом мечтала.

— Точно, Зигфрид, — уверенно сказала я. — Идите. Я позвоню.

Он исчез в Зеркале, а ко мне со стороны шара уже шагал какой-то человек. Низенький, плотный, с обветренным загорелым лицом.

— Здравствуйте, леди. Меня зовут Рич Са́мкинс. Я владелец этого клуба.

Говорил он по-инляндски, чуть картавя.

— Позвольте ваш пригласительный?

Я поколебалась и протянула ему «визитку» с одуванчиком.

— О, да, да! — воскликнул он. — Сейчас, одну минуту! Костюм, и потренируем посадку!

Начался инструктаж. Я скользила вниз по тросам, послушно сгибала ноги, пробегала вперед — и все смотрела в открытые двери, за которыми виднелось затянутое легкими облаками голубое небо. И, случайно повернув голову, наткнулась взглядом на выходящего из Зеркала Люка. Он поклонился, усмехнулся со своим обычным дерзким прищуром. Ничего не сказал. Просто стоял и смотрел на меня, а я сжимала зубы от его присутствия — и потом, когда он отошел в сторону и стал переодеваться, не могла не глядеть на его крепкие плечи и спину, на линию позвоночника, уходящую под ремень брюк. Худощавый, жилистый. Великолепный.

Еще через полчаса мы стояли напротив друг друга в корзине поднимающегося воздушного шара. Самкинс быстро повторял уже выученные наизусть инструкции. Не паниковать. По правилам шар опускается пустым, поэтому прыгать придется в любом случае. Свободное падение — с трех километров, длительность сорок секунд, считать до тридцати, затем дернуть кольцо. Если не дернуть — у новичков парашют раскрывается принудительно. Даже если не раскроется, снизу подхватит маг.

Земля, чуть покачиваясь, удалялась, я вдыхала морозный воздух, слушала шум горелки и смотрела в темные глаза молчаливого Кембритча, закрытые плотными очками, — и светло-голубая бесконечность за его спиной, с зимним, почти белым солнцем и светящимися желтым и розовым облаками манила меня так, что хотелось кричать. Я с детства мечтала прыгнуть. Но сначала не разрешала мама. Потом на это не было времени и денег. А после и вовсе не до этого стало.

Инструктор что-то говорил, хвастался, отмечал километраж — дышать становилось труднее, мороз усиливался — но мы не слушали его, прикованные друг к другу знакомым невозможным притяжением.