«Как мороженое выпрашиваешь у взрослого».

— Чувствую себя мерзавцем, лишающим ребенка сладкого, — сказал он со вздохом — и опять в унисон с моим внутренним голосом. — Будет тебе сладкое, девочка моя. Если Алекс не согласится — возьму ее к себе, давно мечтаю о хорошенькой помощнице, а то при взгляде на моих грымз из ученого совета во рту кисло становится. Поговорю, Марин.

— Ты — мое чудо, — с чувством произнесла я. — Как я тебя обожаю!

— А ты — мое наказание, — ответил он со смешком. — Но я тоже тебя люблю, Марин.

***

Барон фон Съедентент произнес последние слова, уже заходя обратно в гостиную, и на мгновение его друзья затихли, с недоумением глядя на него.

— Что? — сказал Мартин, залпом допивая отставленную ранее кружку с пивом. — Вики, ты во мне дырку сейчас просверлишь, а я тебе пригожусь целеньким.

— Ничего, — буркнула она, закинув ногу на ногу, и аккуратно отпила из бокала. Мартин немного полюбовался на эти ноги, поднял взгляд выше — к мягкому платью, по всем изгибам фигуры к крупной груди, — наткнулся на ледяные глаза волшебницы, сделал невинное выражение лица и двинулся к столу. Макс уже потерял интерес и скучающе косился в сторону книжного шкафа, а вот Алекс глядел насмешливо, словно спрашивая: «Ты это специально, да?»

Барон сделал непонимающее лицо и потянулся к бутылке — налить себе еще.

— Кстати, Данилыч, — заметил он небрежным тоном, — я начитался предсказаний о конце света и, похоже, заразился вирусом прорицательства. И вот было мне только что виде́ние: предстоит на этой неделе тебе встреча со знатной красавицей, которая сделает тебе заманчивое предложение.

— И что? — серьезно спросил друг. — Соглашаться?

— Соглашайся, — подтвердил Март весомо и плюхнулся в кресло. — Даже если тебе сначала захочется ее убить.

Алекс глянул на него с азартом, со своим фирменным «охотничьим» прищуром, но блакориец развел руками — мол, сказал все, что видел, не обессудь.

— Может, к делу перейдем наконец? — нетерпеливо прервал их пантомиму Тротт. — Мартин, изложи, что прочитал. Только коротко.

— Да, мой рыжий господин, — издевательски протянул фон Съедентент, доставая из кармана блокнот, и инляндец поморщился, — внимайте. Хотя упоминаний о конце света совсем немного, увы. В книге Триединого о конце мира говорится как о битве добра со злом, что и следовало ожидать. Но после всех страшилок о реках крови и багровых закатах нас обнадеживают тем, что потом наступит эра покоя и процветания. Правда, не уточняется, здесь или на небесах мы будем наслаждаться этим покоем. Конкретики никакой. Зато много — о «темных временах» перед концом света. Угадайте, что обещали? — Он обвел друзей торжествующим взглядом и прочитал: — «Так множе греха буде на Туре, что павшие от стыда великага не сможиши в земле лежати и восставши, дабы видом своим в смущение вводити живых, и будет имя тому: божья наказа. И обратно вертетеся токма после битвы великой, коей быти по скончанию мира».

— Нежить испокон веков поднимается, — недовольно сказал Тротт, — детский лепет какой-то.

— Обожди, — попросил его Мартин. — Потом скажешь свое «фе», ты еще всего не слышал. В бермонтских источниках тоже речь о последней битве, но называют ее «битва богов». Вот, — он снова заглянул в блокнот. — «И будут боги биться на тверди рядом с людьми, и станут боги как люди, а человек сравнится с богом». По словам составителя свитка, «придет войско великое, и не смогут вечные стихии бесстрастно с чертогов своих наблюдать». Остальное, увы, поэтическая лирика, образы типа «небесный огонь спустится на Туру» и «зло многоликое будет из бездн прорываться».