Слуги, неизвестно откуда взявшиеся, уже накрыли им стол с чаем, сладостями, бульоном и горячими блюдами на маленьких жаровнях, поставили лавки с мягкой обивкой и подушками, и сестры расселись, разлеглись на них. Марина и вовсе заняла целую лавку напротив Алины, напихав вокруг себя подушек и положив голову на ладонь, как серенитка, – и все смотрели на нее и на ее живот так, что она подняла глаза к небу и попросила:

– Давайте поменьше умиления, а? А то я нос себе проколю в противовес. Сегодня мы умиляемся Алинке, вы забыли уже?

Алина не выдержала и засмеялась – все стремительно вставало на свои места. Пол села с одной стороны от нее, отец – с другой, Василина и Ани – с двух концов стола, и к Ангелине под бочок примостилась Каро.

Теплым был этот вечер, несмотря на снежную завесь снаружи. В парке темнело, один за другим зажигались над дорожками огоньки – и не стояли на месте, текли под щитами вдоль покрытых снегом деревьев.

– Это волшебные фонарики, они сами летают, когда так темно, – объяснила Каро сестрам так гордо, будто она сама их придумала.

Алина видела, как посматривает на нее и на Каро Ангелина – и на лице ее появляется очень умиротворенная и счастливая улыбка, какая бывает у всех матерей, когда их дети после долгого отсутствия возвращаются домой. А когда Ани поглядывала в парк, что-то мечтательно-задумчивое проявлялось в ее глазах.

Пятая Рудлог, осторожно пробуя то одно, то другое блюдо – ей приготовили сразу с десяток легких и пресных, – рассказывала о том, что случилось с ней в Нижнем мире. Прямо с момента, как она обнаружила себя под дождем среди луга, по которому неслось стадо тха-охонгов. Большие, сочувственные глаза сестер, внимательные – отца, были ей поддержкой. Долгим оказался рассказ, и то одна, то другая сестра вставала, прохаживалась по столовой, смотрела в окно, обнимала Алину сзади за плечи, снова садилась. Марина, словно задремав с открытыми глазами на скамье напротив, поглаживала живот, и Алина думала о том, насколько мягкой она казалась по сравнению с тем, какой была раньше.

Все они поменялись, не поменялась только их сестринская связь – кажется, еще крепче стала, еще надежнее.

И пусть на одних моментах голос ее дрожал, на других – катились по щекам слезы, а на третьих на губах появлялась улыбка, – она не скрывала ничего, кроме самых уж интимных деталей.

– Макс рассказал мне, кто мой биологический отец, – сказала она, передохнув и отпив сладкого чая. – Это тоже тяжелая история.

Никто из девочек не удивился и слова ни сказал. Да и странно было бы, если бы кто-то об этом уже не догадался. Но все осторожно посмотрели на Каролину.

– Что? – спросила она с вызовом. – Я знаю, что я папина дочка. Откуда еще у меня умения потомков Желтого?

Сестры слушали Алину – и она, ощущая, как спокоен отец, благодарная ему за это, рассказала про Михея Севастьянова и про то, что теперь обязана узнать про него побольше – чтобы узнать и про себя. Рассказывала и дальше, про долину Источника, и свадьбу, и долгое-долгое путешествие на пределе сил, про людей, которые ей встречались, про ее потери и жестокость мира Лортах. И про Макса, конечно же.

Но все равно – разве можно было пересказать все случившееся шаг за шагом, все их с Троттом разговоры, и касания, и опасности, и то, как менялся он к ней от резкости к пронзительной нежности, но всегда, всегда заботился? Защищал ее, не щадя себя, рвал жилы, вырывая из рук смерти. Как ей было страшно, но она готова была идти, куда он скажет, потому что верила больше, чем кому бы то ни было. Каждый шаг рядом с ней был он, Макс, и она словно заново переживала все – и заново влюблялась в него, заново открывала его для себя.