Вскоре на дороге в Мекку – путь ежегодного хаджа – она обнаружила, что это даже и не дорога. Занимая одну восьмую мили в ширину, она состояла из сотен параллельных троп, пробитых огромными караванами паломников на пути туда и обратно. Двигаясь по ней, Гертруда постигала азбуку путешествий по пустыне. В картах оказалось полно ошибок и зачастую уменьшены расстояния. Вода у нее была, но вскоре кончились ячмень, уголь и вся провизия, кроме риса, хлеба и небольшого горшка мяса. Они остановились в деревне, где надеялись купить ягненка, в крайнем случае курицу, но не вышло. «Как живут люди в вади Муса, не могу себе представить, – удивлялась в письме Гертруда. – У них даже молока нет».

Когда экспедиция дошла до Петры, восторгу перед волшебной красотой коринфского фасада и амфитеатра стало мешать чувство голода. «Чарующий фасад… исключительно тонкие пропорции… гробницы изукрашены до последней степени… но время их не пощадило, погода выветрила камень, покрывая его неповторимыми узорами… ох, если бы того ягненка!»

Вернувшись позже в свой шатер возле вади Муса, Гертруда обнаружила на земле «на удивление много длинных черных слизняков», но тем не менее спала хорошо. От Петры она свернула снова на север к Мертвому морю и в этот вечер поставила шатер возле цыганского табора. С цыганами она разделила их ужин из творога, который ели пальцами, и чашки кофе, передаваемой по кругу. Наступила темнота, взошел месяц, и началась музыка. Гертруда писала Хью:

«…Мигал костер из колючих веток, угасал и разгорался снова, высвечивая круг сидящих мужчин, черные и белые их плащи заворачивались вокруг них, и женщина танцевала в середине. Она будто сошла с египетской фрески. Длинное красное платье, завязанное вокруг талии темно-синей материей и распахивающееся внизу, открывающее еще более красную нижнюю юбку. Вокруг головы другая темно-синяя лента, туго завязана, концы спадают на спину, подбородок укрыт белой материей, охватывающей уши и падающей складками до талии, а на нижней губе – индиговая татуировка! Ноги в красных кожаных туфлях едва движутся, но все тело танцует, и красный платок в руке летает вокруг головы, и руки всплескивают перед бесстрастным лицом. Мужчины играют на барабане и диссонирующих дудках и поют монотонную песню, хлопая в ладоши, а она постепенно приближается и приближается ко мне, извиваясь изящным телом, и наконец опускается на колени на кучу хвороста возле моих ног, тело все танцует, а руки покачиваются и вертятся вокруг маскоподобного лица… Дорогой мой отец, как это было прекрасно! Мне только мешало чувство, что это намного лучше, чем я заслуживаю».

Погода вдруг переменилась, стало отчаянно жарко. Лицо у Гертруды горело, и когда она въехала обратно в долину, оказалось, что прекрасные цветы, замеченные на пути туда, засохли и превратились в сено.

Конец ознакомительного фрагмента.