– О, а ты, оказывается, с характером! Ничего себе! Жаль Фадрика, не сможет он тебя укротить… А вот Холдстейн мог, правда.., леди?

Рейна только насмешливо улыбнулась. Никогда, никогда им больше не заставить ее плакать! Пусть не думают, что могут задеть ее своими оскорблениями, им, этим скотам, она не покажет своей слабости!

– Усмехаешься, – Линнфред медленно, нарочито медленно обвел всю ее фигуру плотоядным взглядом. – Правильно… Что может дать такой женщине мой младший братец? Ты хоть чувствуешь что-то, когда он лежит на тебе, жалко дергаясь? Право, он вообще ходит в твою спальню, или только трогательно держит тебя за ручку?

Рейна нарочито изящным жестом подняла с пола упавшую книгу и встала с кресла, положив фолиант на сидение. Брат ее мужа возвышался над ней исполинской колонной, но она вновь хладнокровно выдержала его взгляд.

– Не смейте так говорить о моем муже.., милорд!

И тут же поняла, какую совершила ошибку.

– Не смей орать на меня, ты, северная шлюха! – крепкая пахнущая лошадью рука схватила ее за волосы, впрочем, не причинив особенной боли, и Рейна оказалась с Линнфредом лицом к лицу. – Крутить собой я тебе не позволю, как ты крутишь своим жалким калекой-мужем! Знаешь, – взгляд Линнфреда приобрел иное, уже не злое, но еще более пугающее выражение, – тебя, пожалуй, пора привести в чувство. Возможно, настоящий мужик заставит тебя вспомнить, кто ты такая есть, – и с этими словами он отпустил ее волосы, вместо этого схватив обеими руками за грудь.

И Рейна на миг потеряла связь с реальностью. «Сука, ты сука!» – зазвучал в ее ушах истеричный голос, и она на несколько мгновений почувствовала отвратительную тяжесть, навалившуюся на нее. Она была уже не в королевском замке, а в лесу, ночном заснеженном лесу, и по ее телу вновь бродили руки – руки насильника.

А потом она как вживую увидела перед собой Иогара Даттса. И обломанную ветку, черную от пропитавшей ее крови, торчащую из его живота.

И в этот самый миг ее рассудок превратился в лед, и Линнфред, только что лапавший ее грудь, отшатнулся прочь, должно быть что-то разглядев в ее лице. Что-то такое, что сильно его испугало.

А Рейна сделал шаг ему навстречу, и медленно, очень тихо произнесла, приблизив свое лицо к его настолько близко, что ощутила запах лука, идущий у него изо рта:

– Еще раз тронешь меня, тварь, и я пройдусь по твоей могиле.

С силой толкнув Линнфреда, так что он невольно сделал шаг назад, запнувшись по пути о собственные ноги, она спокойно вышла из комнаты.

И только в собственной спальне, придя наконец в себя, дала волю слезам.

В этот день Фадрик пришел домой поздно, но его жена в ожидании сидела у камина, и остывший ужин нетронутым стоял на столе. Виноватое выражение немедленно появилось на его лице, но оно быстро сменилось на изумленное, когда Рейна, стремительно вскочив, бросилась к нему и упала на колени.

– Рейна, это…

– Он душит меня. Этот город душит меня, я пленница тут, я словно в клетке, – речь ее была сбивчивой, и ему пришлось наклониться ближе, чтобы расслышать все, что она говорила. – Я больше не могу, мои силы на исходе. Пожалуйста, прошу тебя, все будет так, как ты хочешь, только увези, увези меня отсюда.

Фадрик попытался поднять ее, но Рейна кулем обвисала на его руках. Он немного напрягся, проклиная свою телесную слабость, и вздрогнул от боли, пронзившей спину. Рейна немедленно вскочила, и от этого он ощутил себя еще более жалким, чем обычно.

– Рейна, что случилось?

– Ничего. Ничего не случилось, – быстро ответила она, и он понял: лучше не настаивать.