Назгал почти не изменился за прошедшее время. Возможности человеческого тела ограничены. Заложенное с рождения, в детстве отразилось на его возможностях в зрелости.

Ведь переводя его возраст на человеческий, Назгал мог быть зрелым парнем. В десять лет пройти войну, заработать уважение товарищей. Он мог выдергивать корневища на родном болоте.

Вместо этого он стал лидером культа, Вестником. Хотя не акцентировал вестником чего. Сам он этого не понимал. Это звание придумал не он. В небольшой головушке не могло родиться подобной мысли.

Назгал мог бы назвать себя пророком. Он мог употребить более возвышенное звание. Хватило бы смелости.

Вестником его назвал другой человек, оккупировавший целый ярус тоннелей. Назгал уже видел царство, построенное Эстинием, но все равно удивлялся. Помнил ту каморку, где бывший священник организовал келью переписчика. Точнее, просто писателя. Назгал не ведал, как называть человека, выдумывающего священные тексты.

Сам же Эстиний считал этот процесс вдохновленным. Освященным этими влажными стенами, впитавшими плоть ее строителей. Стены скрепляли крепкие нити, образующие невероятные связи.

Творилось в этих стенах невероятное. Эстиний использовал кожу тех, кто уже не мог иначе послужить культу. Смерть не освобождала низших от служения. Из костей изготавливались инструменты – гнездо дошло до такого. Человек не способен изменить природу. Его кривым, слабым ручкам нужны нож, дубинка.

Так же Назгал стал заложником плоти. Он разросся, окреп. Возвышался выше каждого члена культа. Но рост этот обусловлен крепостью плоти, а не длинной и шириной костей. Искривленные рахитом, иными заболеваниями, эти кости не способны придать тучному телу божественный образ.

Хотя среди сектантов никто бы не назвал Вестника уродом. Тем более они не способны усомниться в его божественной природе. Доставшееся в наследство от родителей, предков да самого общества людей тело – все это скрывалось за одеяниями почитания.

Других одеяний в гнезде не носили. Не считая украшений.

Маленькая голова вспучилась почти в центре стены плеч. Почти, потому что позвоночник искривлен. Большая шишка пронзила кожу на спине Назгала. К счастью, он не поражен болезнью писарей. Сутулость не согнула шею Вестника.

Зато его помощника, что сейчас тыкал костяным пером в кожаную страницу, тяжелый труд преобразил. Эстиний почти согнулся пополам. Еще чуть-чуть и его губы коснулись бы нижней половины тела.

За аналоем раскинулся собранный из костей стол. На возвышении растянут кожаный лист будущего кодекса. Десятки подобных книг зафиксированы в каменных, глиняных стеллажах вдоль стен.

Слепые твари, служащие Эстинию перебирали кодексы, чтобы те не загнили. Так муравьи следят за коконами, перенося их, очищая каморы, своим движением обеспечивая вентиляцию.

Ведь это будущее гнезда.

Назгал покосился на стеллажи. Он не одобрял увлечения Эстиния. Тот умел с головой уйти в процесс так, что уже не реагировал ни на что вокруг.

Прикасаться к жестким, пахнущим выпаренной мочой листам, не хотелось. Хотя Эстиний частенько подсовывал свое очередное творение под нос Назгала. Время и перемены не исказили почерка бывшего священника. Он писал красиво. С миниатюрами справлялся не очень, оставляя пустые места для украшений листов. Ждал, очевидно, когда в его отряде объявится помощник.

Назгал видел только закорючки, похожие на волны травяного моря. Вроде красиво, но совершенно бесполезно.

Прибытие лидера гнезда оказалось недостаточным поводом, чтобы прерваться. Эстиний закончил мысль, прежде чем воззрился на лидера.