— Я хочу оторвать тебе руку и отхлестать тебя ей по лицу.

Улыбка Раневского становится еще шире. И нахальнее. И я ненавижу то, как на нее реагируют мои внутренности.

Он прищуривается, потирая ладонью подбородок.

— Ну и кто же ты? Австролопитечка? По-моему, мы идеальная пара.

— Я идиотка, которая любит деньги.

Секунду мы смотрим друг другу в глаза, а потом Раневский сжимает мое плечо и придвигает меня к себе. Его горячие губы касаются моего уха и… божечки…

— Тогда выполняй свою роль качественнее, деньгами не обижу, — глубокий низкий шепот проникает в меня грубым жаром, и, клянусь, я на грани, чтобы растечься теплой лужицей у его ног.

Но остатки моего не потекшего разума все же напоминают, что мы не проговорили важные детали нашего жалкого притворства.

— Насколько не обидишь?

Его горячая усмешка касается моего уха.

— Назови свою цену.

— Триста. — Ляпнув, тут же прикусываю язык. Ай, к черту, у них денег хоть жопой жуй. И я добавляю уверенней. — Тысяч.

Он запрокидывает голову и раскатисто хохочет, привлекая к нашей паре внимание. Нет, нет, нет… не делай этого, идиот!

Я ловлю на себе любопытные взгляды его родни и смущенно улыбаюсь им. Поворачиваю голову и встречаюсь с кривой ухмылкой Раневского.

— Хорошо, — говорит он вполне серьезно.

— Четыреста. — Ой…

Раневский ведет языком по верхнему ряду белоснежных зубов.

— Принято.

— Пятьсот. — Я борщу, но это как долбаный аукцион терпения Раневского. Слишком азартно. Я даже бедра сжимаю.

Горячие губы Раневского снова касаются моей ушной раковины.

— За пол-ляма тебе придется раздвинуть свои милые ножки.

Жар волной окатывает шею и лицо.

— И часто ты шантажируешь девушек деньгами, чтобы получить секс?

— Первый раз.

Я медленно поворачиваю голову и оказываюсь в паре миллиметров от его губ.

— Боюсь, вы обанкротитесь, Ян Илларионович, если попытаетесь затащить меня в постель.

— Я до неприличия богат, дорогая.

Ты до неприличия ублюдок.

14. 13

За пол-ляма тебе придется раздвинуть свои милые ножки…

Эта фраза не выходит из моей уже хмельной головы.

Вместо того, чтобы послать этого мудака, я схватилась за бокал просекко и опрокинула его в себя залпом.

Ну а что мне оставалось?

В любой непонятной ситуации бери и пей просекко.

А ситуация максимально непонятная и подозрительная…

Он же на секс намекал, да?

Вопрос только, с чего бы?

У него проблемы со зрением? Или стилисты перестарались, и Раневский не видит больше в своей помощнице очкастую коротышку?

Иначе почему он вообще лапает меня тут, намекая на секс за деньги?

Или у него сексуальный авитаминоз?

Или юмор такой?

Но мне вот как-то не смешно.

Не, ну спать с ним за бабки я как бы точно не собираюсь.

Да и с таким-то вряд ли поспишь…

Хоспади! Какого черта я вообще об этом думаю?!

Еще один бокал просекко идет в ход, но я едва не давлюсь содержимым, быстро прикрывая рот рукой.

Улыбаюсь с полным ртом покосившейся на меня женщине справа, сглатываю и суетливо вытираю рот салфеткой, наверняка испортив часть макияжа.

Но в данный момент меня это волнует в последнюю очередь, потому что все, о чем я могу думать, — это грубоватые пальцы Раневского, как бы невзначай гуляющие по моей обнаженной спине.

Я ненавижу это долбаное платье!

Возможно, я бы выбрала другое, но судьба по имени Ян решила иначе, выдернув меня в этой брендовой тряпке, которая открывает слишком много ненужных частей тела.

Вообще-то я не думала, что это станет проблемой, и уж точно не думала, что Раневский станет прикасаться ко мне.

Но он прикасается, при этом непринужденно ведет беседу со своими родственниками, которые сидят от него по правую руку, а вот левая пересчитывает мои позвонки костяшками пальцев, но я каждый раз вздрагиваю внутренне от прохлады его перстней.