Интересно, какая выдержка у Раневского? Был ли у него такой же позорный первый раз, как у меня? Или он родился с даром Джонни Синса?

У меня пересыхает во рту, и я сжимаю свои бедра крепче, на этот раз не уверенная, что причина в скорости.

Какого черта я так реагирую на такого придурка как Раневский? На самом деле, это раздражает.

Заставляю себя смотреть прямо. На дорогу. И чем дольше мы едем, тем сильнее я нервничаю. И тем больше начинаю думать о том, что согласиться на роль фиктивной девушки… была не самая лучшая идея.

— Как зовут твоих родителей? — все же спрашиваю я.

Он бросает на меня беглый взгляд.

— Узнаешь. Я познакомлю. Всех все равно сейчас не запомнишь.

Мои глаза расширяются, и я поворачиваюсь к Раневскому.

— В-всех?

— Мы едем на юбилей моей бабушки. Там будет вся семья.

У меня отвисает челюсть. Юбилей. Вся семья. Мать честная! Да я не в оленью страну еду, а в самое пекло ада!

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?! — взвиваюсь я, стискивая ни в чем неповинный букет крепче.

— Какое это имеет значение? — Он пренебрежительно гримасничает, сворачивая в элитный загородный поселок.

— Да большое! Я думала, нужно будет просто попить чаю с твоими родителями!

Он поджимает губы, резко выруливая, и я подпрыгиваю с букетом, как плюшевая игрушка. Это типа намек, чтобы я заткнулась?

Раневский тормозит и подается в мою сторону.

— Послушай внимательно. Мы едем на юбилей моей бабушки, где будут самые близкие мне люди, и я хочу, чтобы они увидели меня в отношениях с девушкой и не задавали больше своих раздражающих вопросов о моей беспорядочной половой жизни. И ты создашь видимость наших серьезных отношений. Говорить буду я, ты просто будешь рядом, как красивая милая картинка. Улыбайся, смейся, если пошутят, а если будет каверзный вопрос, — он шевелит рукой в воздухе, — импровизируй или используй меня! Только не вздумай болтать всякую чушь. Спросят, кем работаешь, скажи, что модель. Это сработает. Ясно?

11. 10

Мы останавливаемся перед огромными коваными воротами с толстыми черными прутьями, которые венчают заостренные золотые пики. И я надеюсь, что меня сегодня не насадят на них. У меня прямо нехорошее предчувствие по этому поводу.

Я делаю вдох, но горло сжимается, когда эти гиганты разъезжаются, чтобы впустить нас.

Машина трогается с места, и упаковка букета шуршит в моих руках от того, с какой силой я стискиваю толстые стебли.

Я прикрываю глаза и заставляю себя дышать.

Один вечер. Ты справишься. У тебя получится.

Я даже не замечаю, как останавливается машина и как Ян уже оказывается на улице с моей стороны…

Дверь распахивается, и я вздрагиваю, но не успеваю собраться с духом, потому что меня вытаскивают вместе с букетом.

Это происходит так легко и непринужденно, будто я пушинка, прицепившаяся к цветам.

— Надеюсь, ты умеешь ходить на этих каблуках? — ворчит он над моей макушкой, удерживая меня за локоть.

Его шпилька немного приводит меня в чувства, и я выдергиваю свою руку, чтобы вручить Раневскому букет.

— Не дойду — донесешь, — бросаю надменно, откидываю волосы назад и, распрямив плечи, демонстрирую ему свою походку от бедра.

Но моя попытка триумфа стирается жаркой ладонью, проскользнувшей на талию и прижавшей меня к сильному телу Раневского.

— Тише, тише, кобылка. — Его теплый смешок шевелит мои волосы на виске. — Верю.

Он назвал меня кобылкой?!

Я даже не знаю, что сильнее сбивает меня с толку: его ладонь на моей обнаженной из-за открытой спины талии или то, что этот коварный мудак посмеялся?!

— Ты только не забывай, что ты моя девушка.