Виктор.

Какой же абсурд. Этот чужой, наглый, грубый и беспринципный человек стоит сейчас здесь, со мной. Он пришел меня поддержать, утешить, пожалеть в то время, как все родные просто отвернулись от меня. Поступили как с куклой, которую можно швырять, бить ногами и не спрашивать, чего она хочет и что чувствует в этот момент.

Они отказались от меня. Вычеркнули из своей жизни.

― Вера, поехали отсюда.

Голос Островского был последней каплей.

Я резко развернулась и бросилась в его объятия громко разрыдавшись, прижимаясь щекой к его груди.

Я почувствовала его руки у себя на спине и расплакалась еще горше.

Мне хотелось чьего‐то утешения. Хотелось, чтобы кто‐то обнял меня и сказал, что все будет хорошо, что он не предаст и не даст меня никому в обиду. Не бросит, как это сделала моя семья.

― Черт, Вера, я не знаю, как нужно успокаивать. Хочешь, я пойду набью Пашу морду?

Я резко покачала головой и подняв голову, посмотрела Виктору в глаза сквозь затуманенный от слез взгляд.

― Поцелуй меня, ― попросила я, в надежде, что он не откажет мне.

Виктор посмотрел на меня суровым взглядом, переместил руки с талии на лицо, вытирая слезы. Внимательно смотрел, будто изучал меня. А мне нравился его взгляд. Я видела в нем сопереживание.

Он склонился и поцеловал меня нежно, слегка касаясь губ. Потом языком раздвинул их и углубил поцелуй. Это не была страсть. Это была нежность, которую он мне дарил в эту секунду.

С его поцелуем я чувствовала поддержку. Целовала в ответ, и понимала, как по коже бегут мурашки.

Это то, чего мне не хватало сейчас. Я чувствовала понимание со стороны мужчины.

Меня это удивляло.

Он долго целовал, ласкал мои губы, дарил тепло и ласку.

В душе стало пусто. Из меня будто все соки выжали. Не хотелось больше кричать и биться в конвульсиях. Хотелось утонуть в объятиях нежности Виктора.

Такой он в секунду родной стал и нужный.

Нет, я не воспылала к нему чувствами. Но мне стала приятна его поддержка. Хотя он мог оттолкнуть меня, приказать сесть в машину и заткнуться.

Но ничего этого не было.

Напротив. Он прижимал меня к себе, давая почувствовать тепло и заботу.

Разве такое возможно с человеком, который меня купил? Который забрал у отца за долги или… я не знаю толком в чем причина их контракта. Но сейчас все встало на свои места. Я не с предателями, а с ним.

Как такое возможно?

Не знаю сколько времени прошло, когда он все же прервал наш поцелуй. И кажется, я поняла причину. Она упиралась мне в бедро.

― Прости, Вера, я не такой уж и рыцарь, как тебе могло показаться.

― Я чувствую, ― хмыкнула с грустью, опуская взгляд вниз.

Но Виктор перехватил пальцами за подбородок, заставляя посмотреть в его глаза.

― Поехали, тебе нужно развеяться.

― Куда? ― он потянул меня к машине, помог забраться на кресло и сам разместился за рулем.

― Как смотришь на то, чтобы покататься на колесе обозрения?

― Ты серьезно? Ты будешь кататься со мной? Серьезный дядя на колесе обозрения?

Мне захотелось улыбнуться от этой мысли.

― Могу постоять подождать тебя, а ты покатаешься.

Я покачала головой, жуя нижнюю губу.

― Нет, я боюсь сама. Я боюсь высоты.

― Тогда я с тобой, ― хмыкнул он, и заведя двигатель, вырулил на дорогу.

Я потеряла контроль над ситуацией. Как такое может быть?

Да я вообще не представляю Виктора на аттракционах. Тем более на колесе обозрения.

Высокий, статный, богатый мужчина будет сидеть в кабинке и подбадривать меня?

Хорошо, что он сегодня не в костюме. Это выглядело бы куда более странно.

А не странно то, что этот человек вместо того, чтобы послать меня, и уехать на работу, возится со мной и утирает слезы?