– Почему? – выпаливаю я раньше, чем успеваю себя остановить, и утыкаюсь глазами в полированную поверхность. Разбираю бумажную розочку, комкаю салфеточное полотно пальцами и не нахожу успокоения.

Вопросы роем теснятся в голове. Неужели все это время Волков обо мне не забывал? Он что-то ко мне чувствует? Но почему тогда не приехал, не позвонил, не забрал? Я не успеваю ни получить ответ, ни как следует расспросить Вронского, потому что в кабинет заходит Сашка. Останавливается позади моего стула, наклонившись, утыкается подбородком в плечо и со свистом втягивает ноздрями воздух.

– А ты Лизе парк наш показал? – как ни в чем не бывало интересуется Григорич, с причмокиванием прихлебывая свой фирменный чай, от которого в восторге была даже строгий директор спортшколы. И щурится, словно наевшийся сметаны кот, с хрустом надкусывая круглый соленый крекер.

– Не успел, но мы это исправим, – обещает Волков, обдавая мою шею горячим мятным дыханием, отчего начинает покалывать даже ступни, обутые в модные серебряные кроссовки на высокой танкетке. – Там как раз зону новую открывают, я приглашен. Совместим приятное с полезным.

Саша хаотичным движением ерошит мои волосы, а я в буквальном смысле слова ощущаю, как контроль над собственной жизнью утекает сквозь пальцы. Волков принимает решения за меня, а я и обидеться на него не могу. Потому что очень хочу посмотреть на местную достопримечательность, которую хвалят даже вернувшиеся из Краснодара москвичи, а еще потому, что искренне желаю проводить больше времени с другом детства. Как бы плохо меня ни характеризовал сей факт.

Александр подвигает стул и плюхается рядом, задевая мою ногу коленом, отчего мысли улетучиваются, превращая меня в растекшуюся ванильную лужицу. Я теряю нить разговора, поддаваясь искрящему между нами электричеству, и замечаю материализовавшегося в кабинете Филатова только после насмешливого покашливания и нагло брошенного.

– А утешительный поцелуй проигравшему будет? – под глазом у парня наливается внушительный лиловый фингал, но и это его не останавливает.

– Иванушка, ты же вроде не дурачок, – я беспечно полирую ногти о полы удлиненного светло-коричневого пиджака и, выразительно вскинув бровь, советую: – высунь голову из пасти льва и больше туда ее не засовывай.

– Да шучу я, шучу, – примирительно вскидывает руки вверх брюнет и опускается пятой точкой прямо на стопку журналов на краю стола. Отхлебывает чая из тренерской кружки и демонстрирует ангельскую улыбку пай-мальчика: – намек понял.

– Мало тебе Волков накостылял, – бурчит себе под нос Григорич, освобождая печатную продукцию из вражеского плена, и под мой непрекращающийся хохот отвешивает зазевавшемуся Филатову легкий воспитательный подзатыльник.

Мы уезжаем из клуба уже затемно. На душе благодать и умиротворение, в салоне Сашиной бээмве пахнет морем и хвоей, отчего совсем не сложно представить, что ты где-то на побережье. Сидишь у кромки воды, зарывшись пальцами ног в теплый песок, и ешь шоколадное эскимо на палочке, как в детстве. Пожалуй, проведу следующий отпуск на нашем черноморском курорте.

– До завтра. Заеду за тобой в двенадцать, – автомобиль притормаживает перед подъездом, а Саша осторожно заправляет мне за ухо упавшую на лицо прядь волос.

Я прилипаю взглядом к его губам и понимаю, что все больше подсаживаюсь на низкий хрипловатый шепот, на терпкий древесный аромат его парфюма и на выпуклые вены на его мускулистых руках.

– До завтра, – нестройным эхом откликаюсь я и выбираюсь из машины, вынужденная напоминать себе, что в Москве у Лизы Истоминой остался жених.