Вот оно как. Любопытно.

— Ты отплатил ей за то, взяв на работу? — наконец мне становятся понятны его мотивы.

— Я услышал твои слова на счет ее бедственного положения. Ты ведь тоже хотел ей помочь? Не предложи я ей работу сам, ты бы попросил меня об этом?

Эээ... Ну... Нет, я не скажу ему правду. И в мыслях не было ничего подобного.

Дабы не врать, беру стакан и опрокидываю в себя его содержимое, но отец ухмыляется, уверенный, что разгадал мой план. Думает, я добрый самаритянин. Но я точно не из таких. У меня в тот момент созрел план, который кажется все более удачным.

— Так она тебе нравится? Отец. Может пора уже?

Молчит, отвернулся к стене, поднес бокал к губам, но завис и не пьет. Взгляд опустел, словно он опять погрузился в свою темноту, которая поглотила его после похорон.

Мне нужно привести его в чувства. Сейчас же. Иначе весь прогресс к чертям.

В сердцах бью рукой по столу, выводя его из этого состояния.

— Два года, отец! Ее нет два года, а ты все никак не хочешь принять это!

Да, получается — взгляд уже не такой пугающий.

Но смотрит он на меня исподлобья. Снисходительно. Это бесит. Он не понимает, отчего моя злость, или делает вид, что не понимает.

— Ярослав, не думай, что имеешь право вмешиваться, — отвечает жестко.

Но подобный тон меня никогда не останавливал. Я прекрасно знаю, что это лишь маска. На самом деле там, за ней, ему так же хреново, как и мне. Но я больше не могу молчать.

— По-твоему я должен опустить руки и наплевать на то, что мой отец похоронил себя заживо? Должен позволить тебе и дальше спускать свою жизнь под откос?

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь!

Мои слова легко выводят его из равновесия. Желваки дергаются, выдавая, что внутри поднялась буря протеста.

Он ненавидит конфликты, всегда уходит от прямых разговоров, а тут я набрался наглости и заговорил откровенно.

— Это ты в своем горе ничего не видишь, не хочешь принимать правду. Я ждал, что если дать тебе время, то оно отступит, и ты вернешься к прежней жизни. Но два года — уже чересчур!

— Я не хочу никакой прошлой жизни. Ярослав, оставь меня в покое! — отмахивается раздраженно, но потом устало трет лицо и добавляет, — мне нравится здесь. Я не хочу ничего менять.

Дело ведь не только в месте его проживания. Дело в его настрое и в совершенных ошибках.

— Бред какой-то. Почему ты такой упертый? — он не желает даже задуматься над моими словами и над тем, как его поведение влияет на других.

Упрямо поджимает губы и отворачивается. Опять закрывает глаза на проблему, которая уже два года не дает нам покоя.

Но мы не говорим на эту тему. Никогда. Это негласный запрет.

Сможет ли новая любовь вернуть прежнего отца?

Эта Вероника. Он смотрит на нее иначе, чем на других. Вдруг она и правда могла бы...

Отец устало вздыхает.

— Ярослав. Разве я не достаточно сделал, чтоб тебе жилось комфортно там? Дал образование, связи. Могу я теперь спокойно дожить свою жизнь, как мне хочется?

Дожить? Все настолько плохо...

— О чем ты? Тебе всего сорок два!

Так не должно быть. Мы все любили маму. Но надо жить дальше!

Есть у меня подозрения, что во всем виновато чувство вины, а вовсе не безграничная любовь. Впрочем, я не уверен до конца. Знаю только одно: его нужно вытаскивать. Иначе нас всех ждет ещё одна беда.

Выхожу из кабинета, громко хлопнув дверью. Жалею, что сорвался, но тревога заставляет злиться.

Натыкаюсь на рыжую особу, о которой только что шла речь — Веронику.

— Ты-то мне и нужна! Идем! — требую грубовато.

Идет. Овечка безропотная. Надеюсь, и дальше будет такой же послушной. Хватаю ее за руку, чтоб не передумала. Завожу в безлюдный внутренний двор.