– Лично, Сева! Лично! – ответила я, собирая листочки в папку. – Ещё с утра, как я вчера и говорила.

– Но Иванов же сказал… – выпалил Севка, покраснел и осёкся.

– Что Иванов сказал?

Но Севка понял, что сболтнул лишнего и замолчал, надувшись. Он опять начал ковыряться в глубине кармана, тщетно пытаясь с первой попытки выудить нужный инструмент. Уши его пылали, как пионерские костры.

– Небось сказал, не ходить сегодня? – понятливо ухмыльнулась я и поднялась уходить. – Сам-то он ещё вчера собеседование прошел, вечером. Ты просто не понимаешь, Сева. Планируется перерасчёт доплат и повышение за счёт тех, кто не справляется. Политика у нас новая теперь. Вот я и должна анкеты предоставить, чтобы доказательная база была. А у тебя трое детей, вот мне тебя жалко и стало. Всё ж как-никак лишняя копейка в семье не помешает. Только никому не говори, пожалуйста, это секреты «сверху», сам понимаешь. А то я ещё и по шее получить за свою доброту могу.

Сева пораженно кивнул, а я вышла из ангара.

– Лида! Подожди! – заволновался Севка, догоняя меня.

– Ну чего ещё? – нетерпеливо спросила я, – времени у меня нет. И так полчаса убила, пока искала тебя.

– Слушай, Лида, а Корнеев и Фомин прошли анкеты?

– Нет, Севка, – помотала головой я, – и я не собираюсь за каждым бегать. Это только к тебе зашла, чисто по дружбе.

Я развернулась и очень неторопливо пошла к выходу, петляя между бетонными коробками. Следует ли говорить, что пока я, перепрыгивая и обходя чёртовы лужи с мазутом, дошла до конторы, анкетирование успели пройти и Корнеев, и Фомин, и все три унылые тётки.

Люблю цеховую солидарность трудящихся!

Танцевальная фигура номер пять

Я зашла в кабинет к Лактюшкиной. Как обычно, Репетун демонстрировала какие-то кремы и помады, заставив ими весь столик, а остальные наперебой рассматривали и комментировали. Галдеж стоял как в курятнике.

– Добрый день, коллеги, – приветливо поздоровалась я и с порога обратилась к Максимовой.

– Евдокия Андреевна, ты меня всегда копирками выручаешь, не можешь подарить ещё пару штук? С возвратом, конечно же. Аллочка вернется и отдаст. А то я не знаю, где у неё что хранится.

Пока Максимова рылась в ящике стола в поисках копирок, я подошла к столу Репетун и повертела тюбик крема для рук, внимательно рассматривая надписи и срок годности. При этом анкеты с ответами мне очень сильно мешали, поэтому я положила их между кремами чуть веером, так, чтобы всем были видны фамилии.

– А лавандовый крем есть? – спросила я. – Римма Марковна любит с лавандой.

– С лавандой нету, – с деланным вздохом сожаления ответила Репетун, при этом с любопытством косясь на анкеты, – но есть с ромашкой. Очень хороший.

Пока я сосредоточенно рассматривала очень хороший тюбик крема с ромашкой, все остальные успели ознакомиться с перечнем фамилий на анкетах сверху.

– А что это у тебя? – с милой улыбочкой и крайне наивным видом спросила Базелюк ткнув сосисочным пальчиком на анкеты.

– Это? Да анкеты сотрудников моего подразделения. Кто как работает, кто не работает.

– А зачем? – осторожно полюбопытствовала Лактюшкина.

– Да хрен его знает, – пожала плечами я, – Ивану Аркадьевичу «сверху» сказали, а он мне поручил. С утра это дурацкое анкетирование провожу. А бедная Валентина Акимовна списки на доплаты поднимает. Ладно, Татьяна Петровна, убедила – возьму-таки крем с ромашкой. Надеюсь, моей Римме Марковне понравится. Она у меня такая, что не угодишь. Прошлый раз «Ланолиновый» ей в «Универмаге» купила, так она не пользуется. Слушай, он же и как ночной тоже подойдет?